ALEA MUSICA - События

Фестиваль закончился на высокой ноте

    Есть в Леонхарде уверенность, воля, стабильность, с первых мгновений оборачивающиеся властью над слушателем: ты охотно, с полным доверием даешь ему вести себя из лабиринта, устроенного композитором. Каждый раз маэстро находит самый короткий и логичный путь.
    Надежность его игры обеспечивается точным знанием, как расшифровываются знаки, которыми фиксированы украшения, столь обильные в музыке рококо и барокко. Безукоризненная виртуозность дает Леонхарду возможность озвучивать свои познания с максимальной свободой. Но более всего впечатляет, каким темброво богатым и выразительным кажется клавесин под его руками. Он несравненный мастер иллюзий, ибо на самом деле это инструмент с тихим, лишенным динамических оттенков, холодным звуком. В отличие от современного фортепиано, у которого в зависимости от того, как ты ударяешь по клавишам, звучание может быть громким или тихим, жестким или мягким (со множеством промежуточных градаций), клавесин не реагирует на характер прикосновения к клавиатуре. Приходится быть "иллюзионистом": чуть замедляя фразу, вызывать иллюзию затухания громкости, беря звук с небольшим запаздыванием, создавать впечатление акцента. Леонхард справляется с этим образцово. И так как слушали его, затаив дыхание, даже относительно громкое звучание воспринималось как наполненное, а временами мощное.
    Певец Майкл Чанс, который в прошлые приезды интерпретировал старую и новую музыку родной ему Англии, на этот раз предстал в немецко-итальянском репертуаре: Бах и Вивальди. Он один из очень немногих контратеноров, чей голос даже в самом высоком регистре звучит естественно, не надсадно.. Его искусство тоже серьезно и несуетно: даже оживленные пассажи он выпевает тщательно, с какой-то прямодушной обязательностью. Сама теплая окраска его голоса сообщает исполняющимся мелодиям живую трепетность, но шкала выражаемых им эмоций оказалась протяженной, достигнув, к примеру в Agnus Dei из баховской высокой мессы трагедийных глубин. Но, несмотря на горячность, его пение всегда остается образцом строгого вкуса.
    Увы, не могу сказать того же о ценимом мною ансамбле Musica Petropolitana. Мастерство владения инструментами, многообразие колористических оттенков – все при участниках группы. Но появилась в из музицировании манерность. Речь прежде всего о первом скрипаче Андрее Решетине, задающем тон общему звучанию. Актерские преувеличения в позе, мимике сказывались утрированностью звуковых нюансов. Мне показалось, что Андрей находится под чрезмерным обаянием миланского ансамбля Il Giardino Armonico, но та аффектированность, что у итальянцев, да в тех сочинениях, которые они играли, казалась органичной и смягчалась милой самоиронией, у нашего ансамбля воспринималась как нечто чужеродное.
    Фестиваль продемонстрировал такой интерес в Петербурге к музыке далеких эпох, какого, пожалуй, прежде наблюдать не доводилось. Даже в самом обстоятельном отчете невозможно было бы охватить все многообразные фестивальные программы, и рецензентам, наверное, можно простить, что, руководствуясь правилами гостеприимства, они в своих обозрениях уделяли внимание прежде всего зарубежным мастерам. Между тем на невских берегах нынче множество ансамблей и солистов – инструменталистов и певцов, - специализирующихся на интерпретации творчества старинных композиторов. Это по преимуществу молодые, получившие отличную школу музыканты, которые энергично вклиниваются в мировой художественный процесс, общаются с коллегами из других стран, выезжают на гастроли. Некоторые из них пользуются весьма высоким признанием в чужих краях. В фестивале участвовала значительная часть этих ансамблей и солистов, но отнюдь не все.
    Отношений между ними вовсе не благостные. Это не столько конкурентная борьба, сколько творческие разногласия по проблемам исполнительства. Даже те, что стремятся к воспроизведению старинной интерпретаторской манеры, так называемые аутентисты, не солидарны меж собой и отстаивают каждый свою правоту – ибо, как справедливо заметил Р.Донингтон, "если что-то и есть определенное в царстве аутентизма, то это отсутствие всякой определенности". Дискуссия и соревнование порождают то высокого градуса воодушевление, на гребне которого возникают подлинные художественные свершения.
    Овладение музыкой далекой поры потребовало создания множества инструментов – струнных смычковых, духовых, клавишных, включая клавесины и органы. Их копируют по старинным подлинникам, строят на основании изучения редких трактатов даровитые мастера, также завоевавшие уважение в интернациональных кругах профессионалов. Назову хотя бы Феликса Равдоникаса, Александра Рабиновича и Павла Чилина. Примечательно: мастера музыкальных инструментов, как и многие исполнители, объединяют в себе практика и исследователя. Вообще, музыковедческая мысль о старинном искусстве, освобожденная от былых догм, - тоже на подъеме. Тому свидетельством служит содержащий интересные, ярко написанные статьи буклет фестиваля – его и буклетом не назовешь: альманах, собранный и отредактированный Анной Порфирьевой.
    Интерпретация старинной музыки всегда была искусством элитарным. Этому искусству и сейчас не грозит превратиться в массовое (что вовсе не нужно). Но то, что элита – и музыкантская, и слушательская – становится нынче такой многочисленной – не может не радовать, не пробуждать добрых надежд.

Михаил Бялик
Санкт-Петербург

"Невское время", 9 ноября 2000 г.

Воспроизведение любых материалов ММВ возможно только по согласованию с редакцией. Если Вы ставите ссылку на ММВ из Internet или упоминаете наш узел в СМИ (WWW в том числе), пожалуйста, поставьте нас в известность.