|
Традиция... и новые реалии
«Если взглянуть на список премьер
этого сезона — покажется, что в Большом
происходит борьба славянофилов с
западниками».
(Анна Гордеева, «Общая газета»)
Возобновление в Большом театре «Дон
Кихота» Горского в редакции 1940 года
кажется единственно верным шагом
худрука балета Алексея Фадеечева.
Фадеечев отказался от авторского
принципа реконструкции, которого
держался Юрий Григорович, на данный
момент исчерпавшего себя. В последнем
примере такого рола — «Жизели», «поставленной»
Владимиром Васильевым, изменения носили
деликатный, но все же произвольный
характер и не внесли в спектакль новых
смыслов. В пресс-релизе Фадеечев пишет: «В
своей работе мы исходили из того, что
постановка Горского Петипа —
совершенна. Нашей задачей было
освободить её от позднейших наслоений».
Что и было сделано. В спектакль
вернулись цельность, своеобразие и
художественная логика.
Работа Фадеечева соответствует
веяниям времени, с его смиренным отказом
от авторства, тягой к подлинности,
первозданности, — «аутентичности».
Балетные аналогии очевидны — «Спящая
красавица» по записям Николая Сергеева
и эскизам Ивана Всеволожского,
восстановленная Сергеем Вихаревым в
Санкт-Петербурге. Костюмы «Дон Кихота»
также возобновляли по эскизам 1900 года,
со спектакля во многом сняты позднейшие
наслоения. Об этом, вероятно, не стоило
бы говорить, если бы не одно
обстоятельство: Большой театр осторожно
пробует вернуться к своим корням,
исконным традициям.
«Дон Кихот» Горского поражал своих
современников живым движением групп по
образцу Московского Художественного
театра, непривычной асимметрией
построений и зажигательными
характерными танцами, которыми вообще
славилась московская сцена. Группами
сейчас никого не удивишь, однако
московские артисты все еще испытывают
потребность жить, а не фигурировать на
сцене. С радостью включились они в
предложенную им игру, живо обсуждая,
реагируя и оценивая перипетии романа
Китри и Базиля. Ослик и лошадка, на
которых появлялись Панса и Кихот, внесли
в действие элемент непредсказуемости и
радостное оживление, в котором артисты
чувствовали себя как рыбы в воде. В
спектакле удалось воссоздать атмосферу
— ключевое слово в терминологии МХАТ —
атмосферу танца-тайны, танца-драмы,
танца-поединка, танца-праздника.
В отношении характерных танцев, прежде
всего испанских, частично восстановлен
подлинный колорит, о котором так
заботился Горский. В редакции
Григоровича характерного танца было,
как это ни странно звучит, излишне много.
Хореограф произвольно и небрежно
наделил свою постановку «цыганщиной» и
«испанщиной», не подкрепленными
особенным усердием исполнителей. Танцы
перепевали и дублировали один другой,
затрудняя восприятие и затягивая
действие. В настоящем возобновлении
соблюдена должная мера, и размеренные
фигурации общих танцев, томный и
страстный цыганский танец или
зажигательное соло потомственной
характерной примадонны Юлии Малхасянц,
оставляют хорошее впечатление.
«Дон Кихот» — немногое, что уцелело из
наследия Горского, отдавшего свой
талант и свои силы сцене Большого театра,
прославившей его как балетмейстера.
Быть может, мы дождемся возобновления
остальных балетов классического
наследия в редакции Горского, «Лебединого
озера», как предлагает балетный
обозреватель «Коммерсанта» Татьяна
Кузнецова или «Раймонды». Во всяком
случае, на это есть надежда.
Петербургские критики, верные традициям
Петипа и чистого танца, вольны в своем
желании не признавать цены за
спектаклями Горского, однако
петербургские спектакли Петипа
неотделимы от Петербурга и его культуры,
Москве же необходимы собственные
редакции, продиктованные особенностями
климата, городской культуры и
темперамента.
Если в «Дон Кихоте» обозначился
возврат Большого театра к исконным для
него ценностям, работа над балетами
Джорджа Баланчина стала проверкой
труппы на восприимчивость к чужим
стилям и соответствие солистов
современным стандартам исполнительской
культуры. Характерно, что погоду сделали
не столько премьеры, выступившие на
привычном для себя уровне[i],
сколько кордебалет[ii] и молодые
солисты — Дмитрий Белоголовцев, Дмитрий
Гуданов, Андрей Болотин, Валерий
Непорожний, Мария Александрова, Ян
Годовский, Анастасия Яценко, Нина
Капцова, Анастасия Горячева... В «Агоне»
и «Симфонии...» ясно обозначилась «физиономия»
молодого поколения Большого театра,
раскрылись и показались в новом свете
сравнительно знакомые дарования.
Наиболее перспективно показался
Дмитрий Гуданов, станцевавший в этом
сезоне партии Меркуцио в «Ромео и
Джульетте», Джеймса в «Сильфиде»,
Солиста в «Агоне» и «Симфонии до мажор».
Танец Гуданова, перешедшего под крыло
Михаила Лавровского, заметно
прогрессирует: прибавилось энергии и
блеска, он стал менее нервозен и более
артистичен. Над мимикой, правда,
Гуданову предстоит немало поработать.
Другая надежда Большого театра, Дмитрий
Белоголовцев, начинает оправдывать
давние авансы, выдавая танец не только
атлетичный, но и содержательный. Он
тщательно отделывал партии Ферхада и
Спартака, его Базиль изумлял своими
импровизациями, Абдерахман обжигал
вихрями неизбывной страсти надменную
графиню Раймонду, а Солист подрывал
спортивной энергетикой холодные
хореолабиринты «Агона». Были и
неприятные эпизоды, когда Белоголовцев
в концерном выступлении с налета
попытался взять виртуозную партию
Солора в картине «Тени» балета «Баядерка».
Фиаско вышло полное — два падения и
сокращенный донельзя хореографический
текст. Остается надеяться, что танцор и
его репетиторы сделали надлежащие
выводы, и подобный позор на сцене
Большого театра больше не повторится.
С сожалением приходится говорить, что
дарование Марии Александровой до сих
пор не было востребовано должным
образом. Она блистала в своих «коронных»
номерах — партиях Уличной танцовщицы,
Мирты, вариации гран-па, заявив о себе
как о подлинной Солистке в балетах
Джорджа Баланчина. Возможно, не выпустив
артистку в приготовленной ею партии
Китри, руководство Большого театра
лишило премьерный спектакль
значительной доли дерзости и шика,
свойственных исполнительской манере
Александровой. Зато в отношении юного
Андрея Болотина, впервые появившегося в
па-де-де Голубой птицы и принцессы
Флорины («Спящая красавица»), театр не
прогадал: Болотин волшебным образом
зависал над сценой в высоких прыжках и
рассыпался по ней в легчайших заносках.
«Симпатичная полезность» Владимир
Непорожний заслужил свои первые партии
добросовестностью и прилежанием, в
конце сезона по праву составив дуэт с
амбициозной балериной из Петербурга
Анастасией Волочковой в «Коньке-Горбунке»
и «Жизели».
В начале сезона состоялось несколько
представлений «Легенды о любви» и «Спартака»
— балетов некогда всесильного
властителя Большого Юрия Григоровича.
Недавний протагонист спектаклей театра
— мужской кордебалет — без энтузиазма
существовал в великолепно
организованных строевых построениях
Григоровича, требующих от танцоров
единого ритма и дыхания, воинственной
страсти и патриотического одушевления.
Имперский размах и помпезность не
вызывают сочувствия у современного
поколения исполнителей, и это
неудивительно. В главных ролях танцоры,
близкие по своей органике и стремлениям
хореографической идеологии Григоровича
Нина Семизорова, Александр Ветров,
Владимир Моисеев, Марк Перетокин
свидетельствовали о вырождении
актерского стиля некогда великой
эстетики. В холодной мастеровитости
любовного экстаза Эгины-Семизоровой,
механической ярости Красса-Ветрова,
бодро-неживой, словно заведенной,
поступи Визиря-Моисеева, страдальческой
пластике Мехмене Бану-Грачевой, которой
противоречил слишком уверенный танец,
просматривалась опустошенность и
исчерпанность самих исполнителей.
Балеты Григоровича все более походят на
музейное наследие, культурное достояние,
которое танцевать необходимо, и в этих метаморфозах еще
одна характерная черта сегодняшней
действительности Большого театра.
В сезоне 1998—1999 гг. серые будни
чередовались с праздниками,
провалы с открытиями и пр. В сезоне
1999—2000 гг. откроется филиал Большого
театра, и труппа начнет потихоньку туда
перебираться... О том, что это изменит или
что от этого изменится, мы узнаем в свое
время.
Сергей Конаев
bruch@cityline.ru
[i]
Сезон не слишком удался премьерам.
Нина Семизорова чахлой тенью
выглядела в «Баядерке» и «Сильфиде»,
перемежая еще уверенные туры с
немощными заносками и невысокими
прыжками. В добротный штамп
обратились танец и драматическая игра
Надежды Грачевой. Темпераментная и
самолюбивая Инна Петрова сполна
насладилась возможностью искупаться
в волнах всеобщего внимания, и
растворила в них партии принцессы
Гамзатти, легенды романтического
балета Люсиль Гран и графини Раймонды.
Звезды Андрея Уварова и Нины
Ананиашвили сияли ровным мягким
светом, сливаясь в адажио «Симфонии до
мажор». Николай Цискаризде срывал
попеременно аплодисменты и вариации,
победоносная и тяжеловесная Галина
Степаненко свободно бисировала
тридцать шесть четверных фуэте в гран
па из «Дон Кихота», но так и не смогла
выйти из заданного ритма в четвертой
части «Симфонии до мажор».
[ii]
Классический кордебалет более менее
ровно и профессионально оттанцевал
свои спектакли, от более чем среднего
уровня «Жизели» и «Спящей красавицы»,
поднявшись в «Раймонде» и «Симфонии
до мажор» до откровений слаженности,
чистоты и благородства ансамблей,
пленявших гармонией частей и
целого, сравнимой с музыкальной.
Картина «Тени» балета «Баядерка»
давалась в сезоне слишком часто, и
переход от архитектурной строгости и
одухотворенности построений к
школьной планиметрии в конце сезона,
вполне закономерен. Общий стиль не
претерпел изменений: графическая
заостренность рисунка, динамичность
перемещений.
|