Тишина. Сухой воздух. Теплое море. Яркое, но не обжигающее солнце. Покой.
   Эйлат в январе так безмятежно хорош, что сама мысль о концертах кажется святотатством. Максимум - можно прослушать необременительное трио. Но семь концертов, в том числе - две оперы в концертном исполнении, - это слишком.
   Реальность опрокинула все представления о красивой жизни. Ибо речь идет не об обычных концертах, а о фестивале "Классика на Красном море", который уже четвертый год подряд проводит в Эйлате дирижер Валерий Гергиев, привозящий в курортный городок на южной оконечности Израиля солистов, хор и оркестр Мариинского театра.
   Фестиваль открылся в минувший четверг исполнением оперы Чайковского "Мазепа". Сочинение это не слишком известно широкой публике, и иные меломаны скептически поморщились при упоминании опуса, тем более, что в первоначальной программе была заявлена вердиевская "Аида".
   Однако невежи и маловеры были посрамлены. Маэстро дирижировал с большим достоинством, ни на секунду не допуская мысли о том, что чувства могут соскользнуть до уровня сантиментов. Оркестр звучал как мощная, хорошо отлаженная машина, передавая все оттенки этой очень красивой - просто роскошной - музыкальной драмы. Хор был на высоте, что же до солистов, то когда запела молоденькая стройная сопрано Ольга Гурякова (Мария), по залу прошелестел вздох. Природа наделила ее сильным, гибким, теплым голосом. ("Запомните это имя, - сказал на пресс-конференции Гергиев, открывший в своей жизни немало талантов и фактически заново создавший Мариинский театр, - через три года она будет знаменита"). Хороши были и исполнители остальных партий. Сюрпризом для слушателей стал баритон Виктор Черноморцев, спешно заменивший Николая Путилина (Мазепа), который не смог приехать из-за
болезни. Черноморцев, как говорится, "сорвал аплодисмент", и в криках "браво", когда солисты выходили на поклоны, недостатка не наблюдалось.

   Вряд ли можно было сделать программу фестиваля более насыщенной. В пятницу утром были даны два концерта - хоровой а капелла и марафон камерной музыки. "Основное блюдо" - программа Стравинского - было прибережено на вечер. Короткая трехактная опера "Соловей", Концерт для фортепьяно и струнных и "Весна священная". Оговоримся, что фортепьянный концерт исполнен не был - Александр Торадзе, знаменитый грузинский пианист, давно проживающий в США, заболел и не смог приехать.
   "Соловей" написан по мотивам известной сказки Андерсена, притчи об истинном и ложном, о пределах земной власти и силе искусства. Молодая сопрано Ольга Трифонова, исполнительница заглавной партии, пела превосходно, а порой завораживающе, и остальные солисты были вновь на высоте (в том числе и Виктор Черноморцев в роли Императора), но не хватало главного: драмы. В тот момент, когда Соловей говорит Императору, которого он отвоевал у Смерти: я видел слезы на твоих глазах, иной награды мне не нужно, - слезы могут выступить на глазах слушателей. Увы, этого не произошло.
   Столь же разочаровала "Весна Священная", быть может, оттого, что от оркестра и от дирижера такого класса всегда ждешь чудес, беспрерывных фейерверков. А тут - я все время ловил себя мысли: "Какое красивое место! О, еще одно очень красивое место!" Но не более того. Я отлично понимаю, до какой степени зыбки какие бы то ни было критерии, как сомнительны и субъективны какие бы то ни было оценки, но я помню, как исполнял тот же опус Парижский оркестр под управлением Даниэля Баренбойма. Казалось, мы слышим это сочинение впервые. Мне хотелось обхватить голову руками и бежать из зала: в том прочтении был весь ужас язычества, когда понятный мир сжимается до размеров горящего костра, а вокруг - страшная и враждебная ночь.
   Реакция зала - не критерий, но все же аплодировали не с таким восторгом, как накануне.

   Как выглядит знаменитый дирижер? Вечером после первого концерта от усталости он походил на собственный призрак: сухощавый, под высоким лбом темным блеском мерцают глаза, отражая внутреннее пламя, и не идет, но скорее бесплотно плывет, чуть покачиваясь, почти не касаясь пола.
   Гергиев быстро восстановил силы; на пресс-конференции перед нами был свежий, уверенный в себе западный человек. Он превосходно говорит по-английски, оперируя не просто словами, но понятиями этого языка, отлично умеет общаться с прессой, знает, что и как сказать, и безупречно владеет собой.
   Маэстро рассказал, что намерен и впредь привозить "Мариинку" в Эйлат. Он подчеркнул, что хотя недостатка в предложениях его театр не испытывает, от фестиваля в Израиле он отказываться не намерен. "Люди здесь любят музыку, и мне было важно, чтобы в Израиле нас узнали".
   Трехдневная форма фестиваля представляется ему идеальной; что касается программы, то о ней следует хорошенько подумать, и, вероятно, внести некоторые коррективы. Возможно, в той или иной форме восстановится культурное сотрудничество с Иорданией: вопросы мира в этом регионе небезразличны дирижеру.
   Известно, что своим возрождением Кировский театр обязан Гергиеву. Однако по наблюдению одного из журналистов, в первый же вечер заглянувшего за кулисы, музыканты выглядят плохо: они смертельно устали. Почти все бледны, в антракте кто-то спал, лежа на сдвинутых стульях: накануне они играли в Петербурге пятичасового "Парсифаля". Они носятся с гастролей на гастроли и работают на износ. И это слышно. Не считает ли маэстро, что человеческая цена успеха слишком высока? - спросил газетчик, ввернув что-то про "крепостной оркестр".
   - У нас просто нет другого выбора, - ответил Гергиев. - Или мы приезжаем в Израиль усталыми, или не приезжаем вовсе. Вы хотите, чтобы мы не приехали? Далее. Либо мы много работаем и идем вверх, либо работаем мало и идем ко дну.

   Музыка органична исполнителю. Взгляните на Раду Лупу, и вы поймете, что такой человек будет играть романтично. Посмотрите любой документальный фильм о Жаклин Дюпре, и вы поймете, что играть иначе она не могла.
   Юрий Башмет - многие считают его лучшим альтистом современности - создал себе чуть ли не паганиевскую внешность: иссиня-черные волосы обрамляют продолговатое средиземноморское лицо, почти скрывают высокий лоб. Но тут сходство заканчивается. Очень здоровый, глубокий румянец щек исключает любые подозрения в демонизме; главное же - это удивительно теплая аура, окружающая музыканта.
   Башмет привез на фестиваль свой оркестр "Солисты Москвы" и дал небольшой концерт в субботу утром. Были исполнены неоконченная Концертная ля-мажорная симфония Моцарта для альта, скрипки и виолончели (солировали соответсвенно Башмет, Елена Ревич и Николай Солонович); симфония для альта и струнных Шостаковича (13-й струнный квартет) и кларнетовый квинтет Брамса соч. 115 в переложении для альта. А на бис они сыграли анданте из Второго квартета Чайковского и Скерцо Шостаковича.
   И это было чудесно. То ли оркестр Башмета не так заезжен, как Кировский, то ли Башмет в первую очередь нацелен на музыку, а не на успех - но вдруг все стало иначе. Моцарт был сыгран с живостью, но без панибратской улыбки; он переливался всеми оттенками чувств, был рядом - и в то же время отдален от нас, подернут патиной лет. Правда, квартет Шостаковича, это угрюмое
размышление об участи гения в унылом тоталитарном аду, как-то не слишком вязался с атмосферой эйлатского утра - пусть даже он был исполнен безупречно.
   После короткого антракта наступил черед Брамса. Он был сыгран так восхитительно, что как-то не поворачивается язык рассуждать о совершенной технике Башмета, о теплоте, богатстве и гибкости звука его инструмента, ведь чтобы это понимать, нужно быть хоть чуточку специалистом. Важнее другое. Музыка Брамса - музыка страстей, и часто бывает, что страсти захлестывают исполнителя, убивая музыку. Тут было иначе. Казалось, что Башмет был и страдающим романтиком Брамсом, и его добрым всепонимающим утешителем.
   С Башметом слушатели встретились еще раз, но пока сделаем небольшое отступление.

БОГАТЫЕ ТОЖЕ ПЛАЧУТ

   Умеренный успех второго вечера "Классики на Красном море" как-то заставил задуматься над тем, что такое фестиваль. В конце концов, у устроителей мероприятий любого уровня могут быть свои соображения. А народ, как известно, легко поддается на трюки.

- Мне кажется, Йоси, что это - вообще не фестиваль. - С такими словами обратился автор этих строк к профессионально образованному и много видевшему критику Йоси Тавору. - Кто знает, что за всем этим стоит. Быть может, сделка между продюсером фестиваля и владельцами эйлатских гостиниц. Приезжает богатая публика, для которой главное удовольствие состоит в том, что они платят много денег за культуру. Взамен они видят, как звезда мировой величины машет дирижерской палочкой, плюс получают три дня в роскошной гостинице. И чувствуют себя культурными.

- Во-первых, искусство стоит денег, и содержат его именно богатые люди, а не новые репатрианты, получающие субсидированные билеты от муниципалитета, и уж не музыкальные критики. - В этот момент он раскланялся с немолодой парой, пояснив: - Вот вам пример. Эти люди оплатили пребывание шести израильских вокалистов (между прочим, "русского" происхождения) на мастер-классе, который недавно проводила в Москве Рената Скотто. Во-вторых, вы не знаете, что ощущают эти люди, слушая музыку. И, наконец, главное.
   Нынешнее музыкальное событие имеет все элементы фестиваля: нетрадиционная программа, незаурядные исполнители, необычное место. Убедил? Действительно, во вчерашнем концерте недоставало напряжения, но, надеюсь, оно вернется сегодня.
  В этот момент раскрылись двери зала; нас ожидал заключительный концерт, достойный финал праздника - ведь именно от этого слова происходит "фестиваль".

   Меломанам хорошо знакомо имя композитора Йосефа Барданашвили, два с половиной года назад приехавшего в Израиль из Грузии, и уверенно обустраивающегося на новом месте. Его произведения играют многие оркестры страны, он пишет музыку для театра, у него берут интервью, и даже самый строгий музыкальный критик говорит с ним с почтением. Барданашвили стал, если так можно выразиться, частью местного культурного пейзажа. Возможно, причина его столь быстрого успеха кроется не только в несомненном музыкальном даровании, но и в даре человеческом: он добр, открыт, обаятелен, ему интересны люди. Он имеет за плечами достойное прошлое, но смотрит в будущее; однозначно отождествляет себя с еврейским народом, и, зная мировую музыкальную культуру, хочет сказать свое слово в культуре израильской. Ниша, которую он занял в обществе, была словно вырублена по его фигуре и ждала, когда композитор появится в здешних краях.
   Поэтому никто не удивился, увидев в программе фестиваля его "Адажио для симфонического оркестра", 10-минутный фрагмент полуторачасового сочинения (1995) "Блуждающая душа". Аннотация сообщает: "Этот короткий опус, написанный в старинной вариационной форме пассакалии, - глубокое метафорическое высказывание о долгом пути исканий, который проходит душа, открывающая мир". Печатный комментарий - при всей его верности - оказался излишним: публика приняла и поняла идущую от сердца к сердцу музыку Барданашвили, благодарные слушатели подходили к нему не только в антракте, но и на следующее утро, в аэропорту. "Ваша музыка осталась со мной", - признался один меломан.

"ОПЛАКАННЫЕ ВЕТРОМ"

   Так назвал свою литургию для большого оркестра и альта соло Гия Канчели, замечательный грузинский композитор, живущий в Берлине. Вновь на сцену поднялся .рий Башмет, и его напряженный союз с оркестром Гергиева - хрупкая теплота на фоне мощи - был идеален. Зал прослушал этот трагический опус, написанный современным, но абсолютно доступным языком, на одном дыхании. Ибо Канчели оплакивает наше столетие, а это понятно всем. Наверное, это и было главное событие фестиваля.
   Затем была исполнена Четвертая симфония Шостаковича; она была сыграна столь безупречно, что строение ее стало математически ясным. В финале колдун Гергиев зажал зал в кулак и держал столько времени, сколько считал нужным.

Успех был абсолютный.