 |
Симфонический театр Риккардо Мути.
Выступление Риккардо Мути с Филармоническим оркестром Ла Скала стало одним из
звездных часов "Белых ночей". Программа, которую итальянцы привезли в Петербург
- блестяще подготовленный спектакль, где все продумано до мелочей, роли
распределены и отрепетированы, а долгие овации в апофеозе заведомо вписаны в
сценарий. Открывавшая вечер увертюра к "Силе судьбы" была сыграна с утроенной яркостью,
как концертная пьеса, как симфоническая картина, в которой каждая тема
подавалась самостоятельным, театрально выпуклым эпизодом. И все это венчалось
эффектным завершением, рассчитанным, что называется, "на публику". Таково было
начало концерта. Главным же событием стало исполнение во втором отделении
Девятой симфонии Шуберта. Если от вердиевской увертюры закономерно было ожидать броскости и динамизма, то
меньше всего можно было предвидеть нечто подобное в шубертовом шедевре. Стоит
подумать об этой симфонии, и на память первым долгом приходят известные слова
Роберта Шумана о пресловутых "божественных длиннотах". Но... в симфонии не
обнаружилось никаких длиннот, ни божественных, ни усыпляющих. Мути не дал не то
что в них погрузиться, но даже заподозрить об их существовании. Вместо привычной
неторопливой эпичности в шедевре не достигшего тридцатилетнего возраста Шуберта
зазвучала импульсивность романтика. Под управлением итальянского маэстро в
интонациях, в языке, в оркестровке Девятой открылось родство с "Фантастической
симфонией" Берлиоза, которой она почти ровесница, всего на два года старше.
Здесь были энергичные темпы, энергичная артикуляция и театральная насыщенность
событиями. Все детали, какие только можно обнаружить в партитуре, были тщательно
сыграны и тщательно обыграны. Трактовка совершенно неожиданная, однако не
имеющая ничего общего с произволом (скорее наоборот) и в высшей степени
убедительная: по окончании практически никто в зале не двинулся к выходу. А
публика была, как бы это сказать... разнообразная и, по установившейся в Питере
в последние годы моде, искренне порывалась хлопать в ладоши и даже кричать
"браво" после каждой части симфонии (строго говоря, в прошлом веке именно так и
поступали, пока концептуалисты-композиторы не приучили слушателя по целому часу
сидеть не шевелясь).
Не смущаясь непредвиденными аплодисментами между частями, маэстро крепко хватает
публику и заставляет слушать симфонию нота за нотой от начала до конца, не
ослабляя внимания. Хватает, конечно, не голыми руками. В его распоряжении
совершенный инструмент - его собственный оркестр Filarmonica della Scala, с
первых секунд поражающий полнотой и объемом (каким-то суперстереофоническим
качеством) звучания, слитностью унисонов и идеальной тембровой спаянностью
различных групп. Все здесь сбалансировано, пригнано одно к другому. При этом
оркестровые музыканты умудряются играть свои соло так, будто они не
концертмейстеры, а концертирующие солисты - во всяком случае, создают такое
впечатление. Мути обращается с партитурой, как его земляки-скульпторы - с камнем
и глиной. Лепит фразы, ритмы, темпы, вытесывает из цельного блока громадные
куски формы, ваяет совершенный, как римская скульптура, звук оркестра. Все
движения за пультом хореографированы: позы, жесты, прыжки, пируэты. Это,
конечно, театр, и Риккардо Мути, конечно, актер. Впрочем, когда программа
прочно, словно "на века", разучена дома, отчего не поиграть? Музицирование -
процесс радостный, да мы ведь и не "Отелло" слушаем.
Видимо, из-за интенсивности своих трактовок Мути любит со вкусом (а может, с
юмором) чередовать в программах музыку гениев и авторов "второго эшелона". Там
плотность событий поменьше, и публика (но не музыканты) может немного перевести
дыхание. Как иначе объяснить интерес, проявленный Мути к увертюре Элгара "На
Юге", довольно длинному сочинению с красивыми оркестровыми эффектами, но без
всякой свежести, сочиненному под неотвязным впечатлением от первых тактов "Дон
Жуана" Рихарда Штрауса?
И вот в музыке "второго эшелона" маэстро затевает с публикой игру. Опускает
ладонь до пола ("вот сейчас уберу звук") - и точно, звук, как по волшебству,
исчезает. "А вот сейчас будет акцент, а сейчас, смотрите-смотрите, мелодию гобоя
встряхнет реплика виолончелей, а сейчас, внимание, блеснут скрипичные флажолеты"
- так все и происходит. Фокусы? Фокусы. Но не оторваться, и все это лишь на
пользу музыке. Мути властно манипулирует вниманием, прочно внедряет произведение
в слух и память слушателей, подкрепляя эффект зрительными впечатлениями - музыка
разворачивается в буквальном смысле "на глазах", с отчетливостью пластических
искусств. Мути нужно слушать "живьем", а уже потом переходить к записям, тогда
они по-новому откроются. А "внешние эффекты эстрады", если они кого-то смущают,
на записи отпадут, останется же высокое искусство и сильные, неподражаемые
интерпретации.
На бис итальянцы сыграли "Ноктюрн" Джузеппе Мартуччи. Этот момент тоже был
обставлен театрально, с эффектным представлением публике неизвестного ей
сочинения неизвестного у нас итальянского автора, с вызовом из недр оркестра
переводчицы (так, чтобы сначала все подумали, что это идет солистка). А музыка
оказалась весьма хороша, обнаруживая некоторое родство с Пуччини и даже
Вагнером. Между прочим, для итальянцев Мартуччи - классик и родоначальник их
симфонической музыки.
Анна Булычева
©
2000, газета "Мариинский
театр"
|
