 |
Архаика как новый стиль:
актуально и модно
«Аида»
и «Сила Судьбы»
Конец
века – время пожинать плоды. До третьего
тысячелетия рукой подать, но авангард
так и не стал родным языком русской
оперной сцены. Его роль выполняет
западный мейнстрим:
среднестатистическая для Европы
картинка «Игрока» и «Саломеи» (сценограф
Георгий Цыпин) – для России прорыв к
неопределенному будущему. Но сегодня и
такое уже не ново. В погоне за вечной
свежестью возврат к живописному
реализму звучит вдруг как гром среди
ясного неба: «Аида» в оформлении
Шильдкнехта и «Сила судьбы»,
обустроенная Роллером, подобны
современным раскопкам, обнаружившим
золото Трои и сокровища Тутанхамона.
Очевидно: ретроприкиды ни при чем. Здесь
нет игры в прошлое, в музей, в старину.
Все актуально и стильно.
Своевременный
пассеистский уклон в политике
Мариинского театра 90-х начат «Садко»,
продолжен «Русланом» и блестяще
завершен в 1999 году в балете воссозданием
аутентичной «Спящей» Петипа (1890), где
только сама идея заслуживает вечную
память и вхождение в историю. А
результат может стать отправной точкой
для балетного театра XXI
века.
В
опере восстановление старинной лексики
ограничивается раскопками декораций и
устранением режиссерской диктатуры.
Возможно, что нынешним спектаклям в
жанре реставраций далеко до оригиналов.
Это вольные копии, созданные как
коллективные воспоминания о том, каким
могло быть прошлое. Независимо от
качества аутентизма или даже при его
полном отсутствии результат впечатляет:
все иное – воздух, темп, ощущение
музыкальной энергии, бытие актера.
Свободный от ярма концепции, певец
вольно бродит по сцене, всякий раз
оказываясь на месте. Со стороны зрителя
– полное доверие замыслу автора и
абсолютная вера в подлинность
происходящего.
«Аида»
и «Сила судьбы», переизданные в 1998 году,
– новая ступень наших театральных и
культурных ощущений. В «Садко» и «Руслане»
эстетическому трепету сопутствовало
снисхождение: все равно это игра, все
равно это прошлое. За настоящим театром
ходили на «Огненного ангела» да «Игрока».
В 1999-.м старина воспринимается не
архаизмом, но авангардом и откровением:
вот онера в натуральную величину, не
испорченная замыслом режиссера. Свежий
ход, способный разбудить первобытный
оперный инстинкт.
Особо
острый эффект случается от соседства
таких спектаклей с современным стилем,
как на фестивале «Звезды белых ночей».
Лучше не придумаешь: неосоветский «Котко»
и почти досоветская «Аида» (впервые
декорации прокатывались в 1922 году),
футуристическая «Пиковая и имперская «Сила
судьбы» (1862). В таком чередовании разные
постановочные стили не только оттеняют
друг друга, но и доказывают нам
равноправие. Старина вердиевских
постановок отнюдь не фон для
современных излияний. Напротив: новая
продукция обостряет ощущение
актуальности старых принципов. Долой
концепции! Сбросим режиссера с парохода
современности! Да здравствует просто
опера как опера. По возможности, с
выполнением ремарок композитора в стиле
прошлого: никакого символизма и все
взаправду.
В
«Аиде» пирамиды не подразумеваются, а
изображаются. Зритель видит даже белые
облака на голубом фоне и сразу понимает,
что попал в древний Египет. Живописное
небо (I
действие), плоские священные козлы в
профиль (гранд-финал II
действия) и жуткая каменная плита над
блестящим Радамесом (Виктор Луцюк) и его
унылой Аидой (Ирина Гордей) в гробнице.
Декорации Петра Шильдкнехта
участвовали в постановках 1922-го и 1948-го.
Их третий прокат вызывает восторг:
машина времени уносит в прошлое от
опостылевшей условности. Туда, где видно
и слышно, что задумал композитор, и нет
мучений от того, как это поняли
постановщики.
На
фоне древнеегипетских настенных
начертаний эффектно смотрятся актеры,
которые вместе с Гергиевым делают
главное в опере: поют. Николай Путилин –
супермен-Амонасро, достойный кисти
Рубенса и Рембрандта одновременно.
Идеальное пение международного класса:
энергичное, но не грубое, сильное и
ровное. Мощная оперная телесность и
чувственный грим дополняют эффект
первозданного вердиевского комплекса. К
певицам можно придраться: Амнерис (Людмила
Шемчук) поет то громко, то с трудом, Аида (Ирина
Гордей) не выпускает звук из горла и
имеет строгий облик с перспективой
бесчувствия. Но это не искажает картину:
вот та самая «Аида», чей театральный
облик стал мифом. Сцена засветилась
желанной театральной магией благодаря
Алексею Степанюку. У него два редких и
важных качества оперного режиссера:
музыкальное мышление и пластический дар.
Сцена выглядит частью партитуры, а не ее
кривым зеркалом или интеллектуальной
надстройкой. Она – компонент музыки, и
созерцание зрелища усиливает звуковую
витальность.
Массовые
сцены «Аиды» сошли с древнеегипетских
фресок. Их статика и картинность вовремя
взрываются яркими стоп-кадрами:
триумфальное появление Радамеса (II
действие). Гастролеры делают, что хотят,
но пары положений в профиль довольно,
чтобы создалось впечатление
барельефной композиции. «Аида» –
стилизованная фантазия, где все
придумано сегодня, – рождает полную
иллюзию «старого спектакля»,
перенявшего стать и красоту египетских
фресок, переплавленных эстетикой
позднего модерна. Наивность, простота и
ничего, что вызывает насмешку сноба.
Но
по части погружения в архаику «Аиде»
далеко до «Силы судьбы» На фоне
последней Шильдкнехт выглядит
архитектором, а его картины – торжество
структурализма. Степанюк же оказывается
балетмейстером, сказавшим решительное «нет»
бытовизму и создавшим партитуру
движений. Подобные сложности миновали «Силу
судьбы». Там – чудеса антиусловности,
какая только допустима в театре (по
принципу «вот это стул; на нем сидят») и
возможность свободного проявления
вокального эго. В сочетании с
романтическим сюжетом высшей категории
оперной сложности, настоящими оперными
размерами (спектакль идет 4 часа) дирижер
Джанандреа Нозеда добивается от зрителя
полной наркотической зависимости. Что
такое опера? Это «Сила судьбы» в
Мариинском театре.
«Сила
судьбы» – восстановление первой версии
оперы Верди (мировая премьера в
Петербурге в 1862 году). У спектакля –
выдающееся визуальное решение: шедевр
театральной живописи и памятник
культуры. Каждая картина имеет свои
декорации по эскизам легендарного
Андреаса Роллера (художник Андрей
Войтенко). Ими можно наслаждаться как
отдельным спектаклем.
Роль
режиссера (Элайджа Мошински,
Великобритания) – разводка певцов, роль
публики – включение в зрелище русского
императорского театра. Как и в прошлом,
все сосредоточено на певцах-гастролерах.
Гегам Григорян (Дон Альваро), Василии
Герелло (Дон Карлос), Галина Горчакова (Леонора)
– такому составу прощается отсутствие
звездной формы у примадонны.
В
итоге – архаика как новый стиль: сегодня
она – открытие, завтра – актуальное и
очень модное искусство.
Марина Борисова
©
1999, газета "Мариинский
театр"
|
