Назад

Главная страница

  

"Страсти по Матфею - 2000"

Обзор бумажной и электронной прессы, подготовленный Петром Поспеловым. Обзор опубликован в "Русском Журнале" под рубрикой "Курсив не мой". Адрес: http://www.russ.ru/culture/kursiv/20000707.html . Там же можно найти ссылки на полную программу и полный литературный текст проекта.

"Самый удивительный музыкальный проект последних лет"

Он не письмен и не устен,
он не плох и не хорош,
он не весел, не весел и не грустен,
ни на что он не похож.

"Страсти по Матфею – 2000", Хорал I
(автор стихов - Псой Короленко;
процитировано
Кирой Верниковой
и
Вячеславом Курицыным)

Последний обзор прессы, мною сделанный, был посвящен фестивалю "Золотая маска" - было это аж три месяца назад. С тех пор я не успевал писать обзоров, поскольку с потрохами был вовлечен в проект "Страсти по Матфею - 2000". Теперь я возобновляю рубрику обзором прессы ровно по этому самому поводу. В свое оправдание могу сказать, что рецензии на "Страсти по Матфею - 2000" вышли почти в каждом приличном издании - 13 бумажных и 6 электронных публикаций, не считая анонсов, интервью и информационных заметок. Читатель сможет судить, насколько удалось мне сохранить в данном случае обозревательскую объективность.

·         "Страсти по Матфею - 2000". Полная программа в "Русском журнале". 

·         "Страсти по Матфею - 2000". Полный литературный текст на сайте "Современная русская литература с Вячеславом Курицыным". 

Для начала приведем заголовки некоторых публикаций:

"Воинство озорно, огромно и стозевно - Страсти в Ноевом ковчеге" ("Вечерний клуб");

"Действо" ("Итоги");

"Коллективный разговор с Бахом" ("Коммерсантъ");

"Коллективный Бах дальнего следования" ("Время новостей");

"Шутка Баха стала картинкой современного искусства" ("Время МН");

"Баха сделали крестным отцом современного искусства" ("Коммерсантъ");

Cтрасти по Баху - Как в добрые старые времена" ("Известия");

"Как и договаривались, Бах простит" (Мьюзик.ру);

"Идем туда, откуда не уйдешь? - Бах с ними и с нами" ("Культура");

"И Бах с нами! Не новый и не старый, а вечный" ("Московский комсомолец");

"Бах - и готово!" ("Коммерсантъ-Власть");

"Синий-синий Бах" (Полит.ру);

"Кругом возможно Бах" ("Общая газета");

"Евангелие от русской интеллигенции" (Газета.ру);

"Высказывание наших дней" ("Независимая газета");

"О Господи, я Твой случайный зритель!" ("Современная русская литература с Вячеславом Курицыным");

"Началось!" (Вести.ру).

 

С нами Бах!

"Идея проекта ошеломляет своей простотой и дерзостью"

Газетные рецензенты, по своему обыкновению, берут быка за рога.

"Невиданным пятичасовым представлением отметил вошедший в зенит год памяти Баха московский Гете-институт" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"С нами Бах!" - под таким девизом в англиканской церкви Св. Андрея в рамках фестиваля "БАХХХI" проходила беспрецедентная творческая акция "Страсти по Матфею - 2000" (Лада Аристархова, "Культура").

"Этот проект немецкого Гете-института в Москве, приуроченный к 250-летию смерти Баха, - самая радикальная из попыток актуализировать главного немецкого композитора за пределами Германии" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Самый удивительный музыкальный проект последних лет" (Дмитрий Суходольский, Газета.ру).

Что же это за проект? Предоставим слово Василию Гусеницыну (Вести.ру):

"В Москве в англиканской церкви Св. Андрея дважды (16 и 17 июня) совершилось синтетическое художественное действо "Страсти по Матфею - 2000". Поводом послужил юбилей великого немецкого композитора Иоганна Себастьяна Баха. Организатором выступил Немецкий культурный центр имени Гете, идея возникла у Екатерины Поспеловой, Екатерины Бирюковой и Марии Степановой, автором-составителем сделался Петр Поспелов и т.д. "С нами Бах!" - сказали они. И решили посвятить юбилею коллективное произведение, созданное силами современных художников по модели "Страстей по Матфею".

"Идея проекта, объединившего музыкантов, поэтов, хореографов и художников, ошеломляет своей простотой и дерзостью, - находят Майя Крылова и Ольга Романцова ("Независимая газета"). - Пожалуй, еще никто не создавал коллективное сочинение на основе "Страстей по Матфею", воспроизводя структуру опуса и сохраняя порядок чередования речитативов, арий, ариозо и хоралов. Сделанный в наши дни "комментарий" к Евангелию возник на основе синтеза музыки, поэзии, видео и современного танца. Структура "Страстей" стала своеобразным каркасом, на котором строились причудливые интерпретации. Шестнадцать композиторов, сочинивших арии, были свободны от каких-либо ограничений. Характерный для постмодернизма прием составления целого из разрозненных фрагментов проводил идею: сколько людей, столько представлений о типе сакрального высказывания".

"В течение нескольких месяцев три дюжины известных поэтов, композиторов, видеохудожников и хореографов трудились над новой версией "Страстей по Матфею", - повествует Кирилл Ильющенко ("Время новостей").

"В результате рядом с самым масштабным в истории музыки конфессиональным опусом выросло по-современному изощренное параллельное сочинение", - рапортует Елена Черемных ("Коммерсантъ-Власть").

Ноев ковчег

"Организаторы "Страстей" преодолевали пресловутую тусовочность, желая достичь единения разных культурных полей и наречий"

Еще до своего появления на свет проект оброс мифами:

"О коллективном сочинении современных композиторов, художников, поэтов "Страсти по Матфею - 2000" давно носились самые невероятные слухи. Например, будто поэтический текст для всех музыкальных сочинений корректируется где-то в Германии и только за день до начала акции будет прислан в Москву e-mail'ом. Или что участники акции не знают имен друг друга" (Ольга Романцова, "Вечерний клуб").

Кое-что из этого оказалось похоже на правду:

"Во время работы никто из авторов до самой премьеры не знал, что делают другие, никто из поэтов, специально сочинивших по паре стихов, не знал, кто из композиторов положит их на музыку, а для уже сочиненных музыкальных эпизодов не по воле композиторов в последний момент сочинялись тексты. Так организаторы "Страстей" (составитель - Петр Поспелов, музыкальный руководитель - Татьяна Гринденко, технологии, участие в кастинге - агентство "Длинные руки") преодолевали пресловутую тусовочность, благородно желая достичь единения совсем разных культурных полей и наречий" (Юлия Бедерова, "Время МН").

"Правдой оказалось только одно: организаторы проекта, будто прародитель Ной, собрали в англиканскую церковь, как в ковчег, артистическую, интеллектуальную элиту самых разных убеждений и пристрастий для создания полномасштабного изложения страстей Господних" (Ольга Романцова, "Вечерний клуб").

Перед Бахом все равны

"Затея виделась рискованной в силу количества участников"

Критики согласны в том, что какой-нибудь другой проект, наверное, обошелся бы и меньшим количеством авторов:

"Возможно, именно ощущение "Страстей" как примиряющей и объединяющей силы подвигло куратора проекта Петра Поспелова пригласить к участию столь разных людей: Ольгу Седакову и Дмитрия Пригова, Алексея Ларина и Владимира Мартынова, Алексея Парина и Псоя Короленко, Вячеслава Курицына и анонимное ТПО "Композитор". Перед Бахом все равны - строгий традиционалист и хитроумный постмодернист, неистовый шестидесятник и жизнерадостный представитель поколения Х" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

Рецензенты не уставали удивляться списку сочинителей:

"Среди композиторов - школьник Иван Великанов, известный своей киномузыкой Алексей Айги и Владимир Мартынов" ("Ведомости").

"В проект включилось более трех десятков поэтов и композиторов разных возрастов и направлений - от академических традиционалистов до концептуалистов, от православно ориентированных до эстрадно подкованных, от европейски раскрученных до маргинально экспериментирующих. Собранные за пределами привычного цехового пространства далекие и даже противоположные друг другу художники - такие как Ольга Седакова и Вячеслав Курицын, Вячеслав Гайворонский и Юрий Ханонъ, Алексей Парин и Геннадий Айги, Александр Вустин и Дмитрий Пригов, Ираида Юсупова и Псой Короленко - впервые получили возможность испытать нечто вроде духовного единения и зарядиться искренностью коллективного поклонения Баху" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Речитативы писались питерским гением новой музыки Вячеславом Гайворонским, инструментальные эпизоды и "арии" - современными композиторами от истового минималиста Павла Карманова и конструктора изящных парадоксов Владимира Мартынова до тихого ангела академической музыки европейского авангардистского толка Александра Вустина и маленького Ивана Великанова - ученика одного из организаторов проекта" (Юлия Бедерова, "Время МН").

"Татьяну Гринденко, артистические достижения которой символизируют родственную близость старинной и современной музыки, пригласили на роль музыкального руководителя проекта, отдав в ее распоряжение 136 музыкантов из шести коллективов - от джазового квартета до церковного хора" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

"Современных художников было очень много. Академические музыканты (Ансамбль древнерусской духовной музыки "Сирин", Капелла музея "Московский Кремль", Ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского и др.), авангардные композиторы (А.Айги, В.Гайворонский, С.Загний, И.Юсупова и др.), радикальные поэты (Г.Айги, Псой Короленко, Д.А.Пригов, Л.Рубинштейн и др.) вместе с медиа- (А.Шульгин) и видео- (А.Сильвестров, П.Лабазов) артистами" (Василий Гусеницын, Вести.ру).

"Нормальный художник едва ли добровольно навяжет себе такую толпу соавторов, какая собралась в результате под лозунгом "С нами Бах!" (Елена Семенова, "Известия").

"Затея Петра Поспелова, автора-составителя представления, виделась рискованной хотя бы в силу количества участников" (Светлана Савенко, "Общая газета").

Не пародия ли?

"Римейк дает возможность, не пародируя и не травестируя, понять, что есть Бах, транспонируемый в наше время" (Д.А.Пригов)

Рецензентам известно, что набор участников не всегда проходил гладко:

"Многие из них поначалу сомневались: подозревали в проекте какой-то подвох, какую-нибудь пошлость или постмодернистское издевательство. Но так или иначе включились, почувствовав серьезность дела и взяв на себя ответственность" (Василий Гусеницын, Вести.ру).

Елена Черемных цитирует в "Коммерсанте" слова поэта Ольги Седаковой: "Не пародия ли это, не концептуалистская ли штучка, от которых я, в общем-то, устала? Все понятно: то, что в большие времена делал один человек, сейчас, в наши слабые времена, должно делать множество людей".

Рецензент отчасти понимает сомнения поэта: "В понятном соблазне сократить дистанцию между собой и гением до приватного диалога tete-a-tete всегда есть угроза все опошлить. Именно поэтому и был придуман коллективный разговор с Бахом. Для смелости выдвинули лозунг "C нами Бах!", очень, надо сказать, пригодившийся в общении с теми, кого приглашение в баховский проект перепугало насмерть" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Подзаголовок сочинения - "С нами Бах!" - одновременно шутлив и восторжен. Та же мера игровой иронии и трепетной, пронзительной возвышенности придала уникальности и самому сочинению" (Юлия Бедерова, "Время МН").

"За редким исключением охотников пародировать Баха не нашлось, - замечает Лада Аристархова ("Культура"), - "российские художники - каждый в меру своего таланта - отнеслись к поставленной задаче вполне серьезно. Согласитесь, не так легко постоянно балансировать между двумя пропастями: опасностью нарваться на сравнение с Бахом и страхом быть оцененным по меркам художественно самодостаточного творчества".

Кира Верникова (Мьюзик.ру) пробует изложить некую сумму мнений участников проекта: "В буклете "Страстей" приводятся высказывания поэтов-участников о проекте, из которого можно вывести следующий умный и серьезный синопсис: "Римейк дает возможность современным авторам включиться в фундаментальную структуру Баха и, не пародируя и не травестируя, пытаться понять, что есть Бах, транспонируемый в наше время" (Д.А.Пригов); "Проект, имеющий все признаки постмодернистского действа, настойчиво и отчаянно от этого открещивается" (Псой Короленко); "Очень могучий скелет задает сам Бах. Получится что-то вроде гадания: современные художники узнают свое место в сюжете и построении Баха" (Ольга Седакова); "Этот проект производит некую пробу: где мы находимся и что мы можем сделать? Здесь все объединяются и находятся в состоянии проверяемости" (Геннадий Айги). Другими словами, память жанра помогает создать собирательный портрет художника нашего времени".

Не ускользнули от рецензентов и некоторые профессиональные трудности, с которыми пришлось столкнуться авторам:

"Каждый получил заказ на сочинение небольшой порции-фрагмента. До последнего момента никто не знал с чем/кем рядом его кусок будет стоять. Единственным условием было не покидать границ своего эпизода. Поэтов это поставило в ужасное положение. Трое обязательно упоминали петуха, пропевшего в эпизоде у четвертого, пятеро - тридцать серебреников, хотя по сюжету Иуда еще никого не предал. В коллективном русскоязычном варианте Евангелие, ужатое ХХ веком до стихотворного эталона Рильке и Пастернака, очень неохотно возвращалось в исходный крупный формат" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Зато музыканты баховской темой воодушевились моментально. Ревниво распределив функции (один претендовал на хор, а дали арию; другого, напротив, приставили к речитативам, а он, может, побольше хотел написать), сочинили причитающееся и положились на исполнителей" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

Конец эпохи декаданса

"Под видом интеллектуальной завитушки неожиданно выступило откровенно религиозное сочинение"

Подходя к главному, Светлана Савенко ("Общая газета") замечает:

"Из всего этого могла получиться обычная постмодернистская свалка с ее усталым безразличием к назначению брошенных рядом предметов. Но получилось совсем иное. Повинна в этом, наверное, та старая история, что каждый год по весне рассказывается в церкви и, как в чеховском "Студенте", переживается заново, случаясь будто в первый раз".

"В игре оказалось несколько уровней. Как и у Баха, гигантский цикл строился на перепадах простого и сложного", - объясняет Кира Верникова (Мьюзик.ру).

"Собственно, столкновение партикулярного и духовного, индивидуального и традиционного стало основной интригой происходившего. При этом скорее был опровергнут часто звучащий тезис о том, что попытка всеведущего современного художника высказаться на столь деликатную тему, как религиозное переживание, неминуемо приводит к кокетливой стилизации или кичу из-за утраты способности к непосредственному самовыражению", - находит Кирилл Ильющенко ("Время новостей").

"В самом проекте, вполне богемном и элитарном, явно слышалась жажда чего-то, не то чтобы даже массового, а просто большого и светлого, если не сказать общечеловеческого", - считает Юлия Бедерова (Полит.ру).

Эту же тему развивает Елена Черемных ("Коммерсантъ-Власть"):

"Продолжительность (порядка четырех часов) и продуманность общей канвы "Страстей-2000" напоминали о церковном ритуале, потребовав от публики готовности к сакральному переживанию".

"Результат оказался гораздо интереснее сухих толкований," - пишет Ольга Романцова ("Вечерний клуб").

Парадокс проекта формулирует Юлия Бедерова ("Итоги"):

"При таком разнообразии и буримешном методе работы естественно было бы предположить, что сочинение станет искусной контекстуальной игрой, шахматной партией индивидуальных стилей и культурных традиций. Но под видом интеллектуальной завитушки неожиданно выступило откровенно религиозное сочинение. "Страсти" оказались странным опытом изживания индивидуального пафоса современного творчества, поиском обволакивающей, словно ладан, коллективности, исполненной несомненно живого чувства".

Василий Гусеницын (Вести.ру) подводит предварительный итог:

"История учит нас тому, что развитие общества происходит циклично, и каждый цикл завершается эпохой декаданса. Кругом царит беспробудный цинизм и безверие, а все искренние человеческие порывы подвергаются безжалостному осмеянию. И вот, в самой глубине этой тьмы возникает первый лучик нового света: чистый и робкий. И все потому, что у наиболее прогрессивной части общества неведомо откуда берется неодолимая тяга к чему-то высокодуховному или хотя бы возвышенному... Возможно, все мы являемся современниками, а некоторые из нас даже свидетелями такого прекрасного момента в мистерии существования человечества".

Однако к подобным выводам рецензентам, побывавшим на исполнении "Страстей по Матфею - 2000", удалось прийти не сразу:

"То, что за всей этой игрой что-то есть, дано было ощутить лишь как послевкусие. Для начала же пассион был занятным и забавным" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

Нечто невообразимое

"Впечатление культурного шока создавалось от сочетания места и действия - оно происходило в англиканской церкви"

"В англиканской церкви Святого Андрея творилось нечто невообразимое. На деревянной сцене теснились группа Opus Posth Татьяны Гринденко и музыканты Вячеслава Гайворонского. Ансамбль древнерусской духовной музыки "Сирин" Андрея Котова и детская хоровая капелла Марии Струве. На хорах разместились капелла музея "Московский Кремль" (под управлением Геннадия Дмитряка) и ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского, под потолком висели объемные кубы и инсталляция, похожая на крылья диковинной птицы (художница Анна Колейчук). Дополняла картину видеопроекция портрета Баха. Композитор с олимпийским спокойствием смотрел на зрителей, улыбаясь не менее загадочно, чем "Джоконда" Леонардо" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

"Впечатление культурного шока создавалось еще и от сочетания места и действия - действо происходило в англиканской церкви Св. Андрея, использовавшейся ранее как студия "Мелодия", а перед представлением выступил румяный и любезный преподобный Саймон Стивенс" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"Не моргнув глазом, настоятель Англиканской церкви поприветствовал публику" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Началось!" (Василий Гусеницын, Вести.ру).

Джазовая импровизация на синодальный текст

"Вместо благородного иноземного клавесина звучал простецкий аккордеон"

"Должное Баху дружно воздавали минималисты, фольклористы и академисты; поэзию вполне лирическую и даже философскую скрашивало скупое модернистское слово ("Человек идет туда, уж откуда не уйдешь"); в ход пошли римейк и стилизация, видео и кино, а гобой со скрипкой самозабвенно подпевали электрогитаре" (Лада Аристархова, "Культура").

"И хотя при таком сильном акценте на коллективности будет не совсем правильно говорить про отдельные куски конструкции, все же до полного растворения в коллективизме не дошло, к тому же были вещи изумительные и достойные отдельного упоминания" (Юлия Бедерова, "Время МН").

Большинство рецензентов удостоило отдельного упоминания решение канонической части проекта - собственно Евангелия от Матфея:

"Центром симметрии служили речитативы Вячеслава Гайворонского - заунывные ламентации для терпкого фольклорного голоса (Сергей Старостин - Евангелист) и академического баса (Михаил Давыдов - Иисус) в нарядном оформлении трубы, аккордеона, флейты и контрабаса" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

"Речитативы Евангелистов, написанные Вячеславом Гайворонским, свободные, как джазовая импровизация, служили связующим звеном между ариями" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

"Евангельские слова в русской синодальной версии Сергей Старостин напевал фольклорным говорком, порою по-крестьянски жалостно подпирая щеку. Сочинивший его партию Вячеслав Гайворонский с инструментальной группой выпукло, как положено, иллюстрировал детали текста. Но ткань была по-современному рваной и диссонантной, вместо благородного иноземного клавесина звучал простецкий аккордеон в нервно-чутких руках Эвелины Петровой" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Сергей Старостин, исполнитель партии Евангелиста, импровизировал вовсю, порой играя со смыслом священного текста" (Ольга Романцова, "Вечерний клуб").

"Его все время поддерживали феллиниевская труба и аккордеон (находка Вячеслава Гайворонского)" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

Но не всех рецензентов эта часть "Страстей" удовлетворила:

"Исполнитель главной роли Сергей Старостин, обладатель выразительного "народного" голоса (его назначение казалось поначалу сильным решением), явно чувствовал себя неуютно в прописанных питерцем Владимиром (следует читать "Вячеславом" - П.П.) Гайворонским сквозных речитативах, которые, по идее, должны были как раз цементировать целое" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

Юлия Бедерова ("Время МН") считает иначе:

"Без изысканных речитативных эпизодов Гайворонского, исполненных им самим, его музыкантами и фольклористом Сергеем Старостиным (Евангелист), тонко разыгравших сразу две карты - европейского инструментализма и русского духовного стиха, вся постройка лишилась бы одновременно и каркаса, и инкрустации".

"Речитативы Евангелиста Гайворонский сочинил для джазово-фольклорного певца Сергея Старостина, в ариях его сменяли то "культурные" холодноватые тембры Виктории Евродьевой (следует читать "Евтодьевой" - П.П.) и Федора Леднева, то эстрадный наив Ольги Леоновой" (Елена Семенова, "Известия").

"Как у Баха, рассказ-речитатив перемежался лирическими отступлениями - свободными медитациями, подчас довольно далеко уходящими от евангельского сюжета. Но так и должно быть в настоящем пассионе, этом сверхжанре, вмещающем целую вселенную" (Светлана Савенко, "Общая газета").

Эффект Слова

"Проклятые постмодернисты звучали торжественно"

Работу поэтов и композиторов рецензенты решили разобрать по отдельности:

"Литературная часть проекта была почти безупречна, и при всем контрасте индивидуальностей получилась неожиданно слитной и по качеству, и по внутреннему напряжению" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"Тексты - от Д.А.Пригова и Льва Рубинштейна до Геннадия Айги и Ольги Седаковой - искушали то сарказмом, то трепетной лирикой, то последовательной диалектикой, то абсурдом" (Елена Семенова, "Известия").

"Афористические "считалки" Льва Рубинштейна, едкий скепсис Михаила Гронаса, фонетические волны Дмитрия Пригова, классическая строгость Ольги Седаковой, верлибры Геннадия Айги, задыхающийся ритм Псоя Короленко - называть можно долго, но места нет" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Прекрасная Фанайлова, отличная Седакова, мудреный Айги - все молодцы", - поздравляет своих коллег участник проекта Вячеслав Курицын на своем сайте "Современная русская литература", где им выложен к тому же полный текст "Страстей". И добавляет: "Читайте обязательно".

"Откровением стал финал первого отделения, когда зазвучала ария со считалочкой на стихи Ольги Рожанской". (Владимир Котыхов, "Московский комсомолец").

Заканчивая разговор о поэтических текстах, Кира Верникова (Мьюзик.ру) замечает:

"Они порой конфликтовали друг с другом и словарем, тоном, но в результате создали эффект сильно и верно сказанного Слова. Индикатором может служить видеовставка, в которой двое самых культовых авторов "Страстей" Пригов и Рубинштейн изображают лжесвидетелей. Вроде бы, дурака люди валяют. Но действуют их двоящиеся бороды и очки, утрированная мимика, вопли и бормотание как мощный драматический жест".

"Скажу, что под сводами англиканской церкви видеопроекция Пригова, кикиморущего "Моление о чаше", была не пошлой ничуть, и вообще проклятые постмодернисты звучали торжественно и соответствовали серьезности темы", - вторит ей голос с сайта "Современная русская литература с Вячеславом Курицыным".

Сакральное караоке

"Сила этих стихов не в наглости, а в точности и лиризме"

Большинство рецензентов не забыло высказать свое мнение об особой части проекта - так называемых "хоралах".

"Мало того что слушать приходилось вперемежку барочные стилизации, джаз, минимализм и электронный авангард, надо было еще и петь. Совсем по-лютеровски тексты хоралов положили на всем известные мелодии ("В лесу родилась елочка", "Сулико", "Вечерний звон" и т.п.), которые, цепенея от трезвой циничности новых текстов, распевал вместе с хором зал" (Елена Семенова, "Известия").

"Прочный фундамент образовали девять хоралов - новые тексты-комментарии к соответствующим моментам в Евангелии от Матфея. Хору и "пастве" – публике - предлагалось распевать их на мелодии, известные всем: от песни "Славное море, священный Байкал" до "Сурка" и "Вечернего звона" - ровно так же все поголовно прихожане Св. Фомы знали лютеровские хоралы" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

"Известно, что Бах использовал для хоралов мелодии народных песен. Авторы проекта решили провести прямые аналогии между идеей Баха и современностью. Музыкой хоралов в "Страстях по Матфею - 2000" стали мелодии популярных песен. Впервые под сводами церкви звучали: "Лучинушка", "В лесу родилась елочка", "Славное море священный Байкал" и несколько других шлягеров. Написанные коллективом авторов слова проецировались на экран, и публика в зале с удовольствием включалась в общее действо" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

"Услышав вместо рассказа о смерти Иуды стихи (коллективный плод творчества в духе Митьков) "Это я там на осине / это я там синий-синий", исполненные ансамблем "Сирин" с серьезными, непроницаемо-истовыми лицами на мотив "Похоронного марша" Шопена, публика сначала недоумевающе хихикала, а потом радостно присоединялась к общему пению" (Ольга Романцова, "Вечерний клуб").

"Прием "сакрального караоке", напоминающий о том, как еще во времена Баха к традиционным мотивам подверстывались простонародные тексты религиозного содержания, оказывается самой эффектной находкой амбициозного проекта" (Юлия Бедерова, "Итоги").

"Где, как не в сакральном церковном пространстве, доведется вам выразить "коллективное религиозное чувство" (см. программку) в песнопениях на мелодии массовых песен, снабженных духовными стихами (весьма сомнительного качества)? Правда, местная паства, не знавшая об обычаях времен М.Лютера, вяло подтягивала только русской "То не ветер ветку клонит" - на "Сулико", "Сурка" и "Елочку" религиозного чувства уже не хватило" (Лада Аристархова, "Культура").

"Вирши к ним больше всего похожие на хорошие газетные тексты, въедливо, ехидно и беспринципно, хоть и в рифму, толкующие про Иуду, Пилата и проч. И хотя пелось под сводами церкви с некоторым смутным беспокойством, кажется, что главная сила этих стихов не в их наглости, а в точности образов и лиризме" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

Юлия Бедерова ("Время МН") отводит хоралам спасительную роль:

"Без хоралов, написанных ответственными за литературную часть Екатериной Поспеловой, Михаилом Шульманом и Марией Степановой на расхожие уличные мотивчики, в этом доме современного искусства трудно было бы жить. Уморительные и трогательные тексты проецировались на экран и пелись хором - всеми музыкантами и залом. Так, напряжение между текстами Ольги Седаковой, Вячеслава Курицына, Д.А.Пригова, Бориса Пастернака, Псоя Короленко и др., звуками Ираиды Юсуповой, Сергея Загния, "ТПО Композитор", Юрия Ханина, Владимира Николаева и др., исполнительской манерой ансамбля "Опус Пост" Татьяны Гринденко, хора духовной музыки "Сирин", хором мальчиков Струве и хоровой капеллой музея "Московский Кремль" и др. - не то чтобы снималось, но находило некоторое разрешение".

Светлана Савенко ("Общая газета") тоже считает, что данный компонент проекта пришелся к месту:

"Самую примиряющую ноту вносили хоралы, предназначенные для пения общиной. На мотивы "Сулико", "Крестного отца", "Лучинушки", "Сурка", "Вечернего звона" и прочих милых сердцу мелодий распевались песенные стихи, быть может, точнее всего отвечавшие сути развертывавшегося действа. Пространство храма, после долгих лет экспроприации возвращенного прихожанам, начинало казаться живым и теплым, совсем обжитым. Смутные воспоминания о блаженных временах площадного единения, о всеобщем анонимном творчестве тихо вползали в усталую счастливую душу".

Отмечая вклад в сочинение хоралов поэта Псоя Короленко, составитель сайта "Современная русская литература с Вячеславом Курицыным" делится с читателем своими впечатлениями:

"Тексты хоралов (в большинстве Псоем написанных) транслировались во время представления на большом экране, и зал (Храм) подпевал, и когда пелся первый - который я как раз выделил в предыдущих своих новостях - пришлось плакать. Ну, ошизенной простоты, красоты и чувственности строки:

я хочу узнать значенье
неразгаданных тонов
я хочу, я хочу узнать зачем мне
это надо и дано
я хочу, я хочу узнать зачем мне
это надо и дано

я и верю и не верю
неужели столько лет
светит мне, бессмысленному зверю
невечерний тихий свет
светит мне, бессмысленному зверю
невечерний тихий свет"

С Бахом в роли протагониста

"После снобистской арии радостно пузырился простой до одури хор"

Кирилл Ильющенко ("Время новостей") считает, что поэты и композиторы оказались в разных положениях: "Как ни странно, поэтам, столкнувшимся с могучей, но анонимной традицией духовной поэзии, пришлось легче, чем композиторам, очутившимся перед бесспорной, но индивидуальной музыкой великого немца. С ней надлежало вступить в диалог, в состязание, конфликт - каждый выбирал стратегию по вкусу".

Переходя к композиторам, Владимир Котыхов ("Московский комсомолец") отмечает, что им удалось нарастить "на баховскую музыкальную идею свое музыкальное "мясо". При этом счастливо избегая двух опасностей, всегда подстерегающих в подобных проектах, - подобострастия и пародии".

От Светланы Савенко ("Общая газета") не скрылось, что "некоторые из них учли опыт предшественников, покусывавших баховскую глыбу еще в первой половине столетия. Подражания Баху порой напоминали знаменитую Мону Лизу с пририсованными усами. Так получилось, например, у Алексея Шульгина, переложившего альтовую арию "Erbarme dich" в асинхронное электронное пение, при аутентичной целости баховского аккомпанемента".

"Да и был ли это Бах?" - вопрошает Владимир Котыхов ("Московский комсомолец"). - "Даже сам Иоганн Себастьян, чей компьютерный портрет нависал над залом, делал удивленные глаза, выворачивая их от круглых до квадратных.".

"Алексей Шульгин в своем сочинении совершил настоящее покушение на... портрет Баха. В момент исполнения номера "Erbarme dich" появилась видеопроекция портрета композитора. И тут публика увидела, как глаза Баха стали тянуться к вискам, превращая его в настоящего китайца, а потом продолжали вращаться, пока не совершили полный оборот вокруг своей оси" (Ольга Романцова, "Вечерний клуб").

"Ученые стилизации Сергея Загния смотрелись на этом фоне настоящими концептуалистскими симулякрами" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Лавируя между умными стилизациями Сергея Загния и тривиальным эрзац-Бахом Алексея Шульгина, повествование зависало в математизированных антифонах Владимира Мартынова, ускорялось эстрадными выходами Ольги Леоновой, сжималось в волнующей нежности музыки ТПО "Композитор" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Без мартыновских антифонов и экзерсисов Сергея Загния, выкроенных только лишь из баховского материала, в ней не было бы пространств, в которых люфт между каноном и актуальностью, интеллектуальной шуткой и простым ритуалом оказывается головокружительной красотой" (Юлия Бедерова, "Время МН").

"Прозвучали сочинения самых разных музыкальных стилей. Сочетание бас-гитары, струнного оркестра и духовых инструментов в опусах Ираиды Юсуповой заставляло вспомнить рок-концерты 80-х годов. Алексей Айги использовал для акции написанное прежде музыкальное сопровождение к фильмам Гриффита, построенное на звучании тувинского горлового пения. Музыка в исполнении группы "4,33" и Сайнхо Намчылак поражала новизной звуковой фактуры. Антифоны Владимира Мартынова в духе григорианского хорала (исполненные ансамблем "Сирин") возвращали к аскетической строгости богослужебных песнопений" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

"По пути от одной евангельской строфы до другой "Страсти" кидало из крайности в крайность. Юрий Ханонъ поучаствовал громким обманчиво ортодоксальным хором, мутный пафос которого теряется за давно уже сплетенной автором чадрой обманов и подтекстов. А Алексей Айги внес исполненную честного спортивного азарта токкату "Нетерпимость" с электричеством, горловыми возгласами тувинской певицы Саинхо и мельтешащими ретро-кинокадрами. Владимир Мартынов сочинил гедонистический "Послеполуденный сон Баха", Владимир Николаев - арию-наваждение, исполняемую болезненным задыхающимся Sprechstimme" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

"Тяжелые малерианские слезы, источаемые кульминациями в музыке Ираиды Юсуповой, соседствовали с монотонными и монохромными фоническими удовольствиями в "Антифонах" Владимира Мартынова. После снобистски сложной, претендующей на серьезность арии Бориса Филановского радостно пузырился простой и яркий до одури хор Павла Карманова" (Елена Семенова, "Известия").

"Был и академический авангард (Борис Филановский, Александр Щетинский), и наив совсем юного Ивана Великанова, и умудренная простота Александра Вустина, и мощный минимализм, канонически строгий у "классика" Владимира Мартынова и покоряюще лучезарный - у Павла Карманова" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Были и стилизации (Андрей (следует читать "Сергей" - П.П.) Загний, Владимир (следует читать "Вячеслав" - П.П.) Гайворонский, ТПО "Композитор"), и постмодернистский диалог (сильный вступительный хор Ираиды Юсуповой), и медиальная ирония (ария "Erbarme dich" для говорящего PC и струнных Алексея Шульгина). Но большинство композиторов просто честно написали оригинальные произведения на определенный текст для заданного состава (минималистические работы Павла Карманова и Алексея Айги, академически авангардные сочинения Александра Щетинского и Бориса Филановского, "свиридовский" хор Александра Вустина и другие)" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"А еще неожиданные для Баха инструменты - гитара Дмитрия Чеглакова, аккордеон Эвелины Петровой", - напоминает Владимир Котыхов ("Московский комсомолец").

Из вышеприведенных критических характеристик не всегда ясно, понравилась рецензентам музыка или нет. Кира Верникова (Мьюзик.ру) немного проливает свет на эту загадку:

"Музыкальный ряд выстроился так, что простое/сложное, консонантное/диссонантное, стилизованное/современное постоянно сталкивалось и мерцало. Что и скрепляло драматургию. В этих сопоставлениях теряла смысл оценка "плохого"/"хорошего", как бы ни были семнадцать авторов непохожи и неравны".

"Каждый из 32 номеров казался выжимкой авторского почерка. Но в таких количествах, пропитанное религиозным переживанием и с общим Бахом в роли протагониста, все индивидуальное начало плавиться. Хотя до полной соборности и не дошло" (Юлия Бедерова, "Итоги").

Владимир Котыхов ("Московский комсомолец") обратил внимание на драматургические просчеты. Говоря о первом отделении, он отметил, что все оно - "неожиданность и восторг. Чего не скажешь о втором, когда действо драматургически и музыкально зависает, никуда не развиваясь.".

Елена Черемных ("Коммерсантъ") решила вставить кое-кому из композиторов:

"Некоторые промежуточные номера слишком явно рассчитывали на бурные продолжительные аплодисменты".

Этот же рецензент заметил "те детали проекта, которые касаются партнерской неадекватности сочинителей одного номера - например, Льва Рубинштейна с Борисом Филановским, варварски погубившим рубинштейновский текст".

Однако, по мнению Светланы Савенко ("Общая газета"), "обилие поэтов и композиторов, хороших и разных, оправдало себя полностью".

Пластическая морзянка

"Бог есть текст, а мое высказывание есть текст в тексте"

Надо заметить, что подавляющее большинство рецензий было написано музыкальными критиками, которые не могли, само собой, пройти мимо поэтов, чьи тексты служили основой музыкальным фантазиям, - но при этом визуальная сторона проекта оказалась освещена более скупо.

Елена Черемных ("Коммерсантъ") нашла, что "не к месту оказались плакатный видеофильм "Десять заповедей" и красный прожектор, вскидывавший тень грозного профиля Марка Пекарского на церковные своды". По ее же мнению, "несколько чужеродно выглядели танцевальные абстракции Татьяны Багановой и грубоватый номер московской группы "Повстанцы".

Владимир Котыхов ("Московский комсомолец"), наоборот, отметил "композиции современных танцевальных трупп ("Провинциальные танцы" и "ПОВ.С.ТАНЦЫ"), неожиданно входящие в музыкальное пространство.".

Елена Семенова ("Известия") заметила, что "у Андрея Сильвестрова в видеопьесе "10 заповедей" человеческое тело сгодилось только для предельно предметного и фабульного повествования - в балетных вставках Татьяны Багановой им пользовались для абстрактной экспрессии".

В то же время Светлана Савенко ("Общая газета") приберегает к концу своего описания упоминание про "замечательные "Провинциальные танцы" Татьяны Багановой с ее персонажами будто из Андрея Платонова. Все существовали согласно, как в Ноевом ковчеге".В одной из рецензий все же подробно охарактеризован хореографический компонент проекта:

"Условия, в которые были поставлены участвующие в проекте танцовщики (труппа Татьяны Багановой "Провинциальные танцы" из Санкт-Петербурга и московская группа "Пов. С. Танцы"), мягко говоря, были не очень благоприятные. На пространстве шириной в два метра между массами хора и оркестра с одной стороны и массой зрителей с другой можно было лишь намекнуть на соответствие хореографии отведенным ей по сюжету эпизодам. В этой ситуации определяющим становилось умение хореографов быть не подголоском текстов, но авторами невербального высказывания, расширяющего смысл слова. Танцевальные эпизоды - часть общего замысла, попытка нащупать ту же грандиозную эмоциональную силу, которая воодушевляла эпоху Баха и которую совершенно растеряло искусство на рубеже XXI века.

Два выступления труппы Багановой и одно группы "Пов. С. Танцы"; интеллектуальное понятие, пытающееся стать эмоциональным переживанием. Отправная идея: и Бог есть текст, а мое высказывание есть текст в тексте, которое желает иметь некое сверхначало. Пластическая "морзянка", избегающая любой определенности по отношению к такому всеобъемлющему "лейблу", как Бог, но в то же время желание почувствовать ту же степень интимности переживания Бога, которая была у Баха в его музыке.

Эту двойственность особенно хорошо передали артисты Багановой - во время их внешне бесстрастных танцев вспоминались слова Галича: "Начинается день и дневные дела, но проклятая месса уснуть не дала". "С добрым утром, Бог", - говорит Бах. "С добрым утром, Бах", - говорит Бог. Менее удался эпизод "причастия", из-за конкретности пропеваемого текста хореография воспринималась приложением к репликам об ожидании благой вести, нищете духа и пути к свету, но хорошо получилась "земля крови" - решение, предложенное Багановой, основывалось на ее излюбленном приеме - вплести в жесткую графику танца точную аллегорию. Исполнители работали с ворохом цветочных лепестков, зарываясь головами в пластиковые пакеты, заполненные бутонами, а потом эти бутоны вплетались в женские косы. Что касается "Пов. С. Танцев" - то они предпочли игру с паузами, заполняя ими пустоты между абстрактными метаниями в эпизоде, обозначенном как "Послеобеденный сон Баха", а в сюжете как сон жены Понтия Пилата" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

Петелька тугая, песенка плохая...

"Старинный жанр прочитывался по слогам непослушными с непривычки губами"

Неровный уровень исполнения отметили даже самые благожелательные рецензенты:

"Страсти" длились более четырех часов и скучать не давали. Сверху и из-за спины обрушивались тучное многоголосье капеллы "Московский Кремль", пестрые звоны и шумы ансамбля ударных. Со сцены с ними спорили певческий ансамбль "Сирин", мальчики-дисканты из хора Марии Струве, струнники из Opus Posth и разнотембровый джазовый квартет. Татьяна Гринденко (музыкальный руководитель "Страстей") обменивалась жестами и сигналами с Марком Пекарским на хорах, передавая их хоровым дирижерам Андрею Котову и Геннадию Дмитряку. Они отчаянно искали слаженности" (Елена Семенова, "Известия").

"Музыкальная часть была пестра и не причесана, в литературной оказалось больше цельности, режиссура отсутствовала, исполнение было то блистательным, то ущербным" (Юлия Бедерова, "Итоги").

"Общее впечатление от "Страстей по Матфею-2000" остается высоким. Думается, если бы их слышал сам Бах, он оценил бы и идею "Страстей", и то, как красиво они были разыграны", - считает Владимир Котыхов ("Московский комсомолец").

С ним не согласен Кирилл Ильющенко ("Время новостей"):

"Если проекты оценивать по силе замысла - "Страстям-2000" трудно найти равный. Но, увы, замыслы требуют адекватного воплощения. Были подобраны достойные исполнители... Но из-за катастрофического отсутствия времени на репетиции и прогоны плюс сложность и огромное количество музыки общее количество фальшивых нот и несовпадений переходило все границы, порой создавая впечатление интеллектуального капустника, а не эпохального представления. Сидевший передо мной пианист Важа Чачава во время очередной арии некой питерской солистки с ансамблем Гайворонского просто заснул, заткнув уши."

"Скрипачка Татьяна Гринденко - Жанна д'Арк этого многоликого воинства - отчаянной жестикуляцией увлекала музыкантов на решительное сражение, казавшееся порою безнадежно проигранным. Огрехов набралось предостаточно. Паузы, неполадки со светом, но особенно много их пришлось на долю певцов-солистов, очень пестрых по составу: совсем недурной тенор (Федор Леднев) соседствовал с весьма шаткими дамами, едва справлявшимися с текстом" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Музыкальный руководитель проекта Татьяна Гринденко (скрипка) отважно боролась со свалившимися на нее в последний момент нотными массивами" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"Весь этот интригующий кводлибет действительно смог бы произвести впечатление цельного опуса, если бы не... совершенно убийственное исполнение. Надо было видеть крестные муки музыкального руководителя проекта Т.Гринденко и нескрываемую растерянность на лицах исполнителей, но лучше было не слышать, как в "развернутых хоровых фантазиях" все пели и играли кто в лес кто по дрова; как певица, вступив в творческий диалог с Бахом и с композитором В.Гайворонским, отчаянно пыталась изображать из себя Л.Долину и одновременно "барочно" колоратурить мимо нот. Да, пожалуй, слова "хорала" на музыку "Траурного марша" Шопена стали поистине пророческими: "Петелька тугая, песенка плохая". Песенка становилась все хуже, и поэтому многие предпочли ретироваться, так и не дождавшись трагической кульминации новоявленных Страстей по Баху" (Лада Аристархова, "Культура").

"Хороши были и эпизоды с участием тенора Федора Леднева, отличавшегося артистизмом и четкой дикцией, отсутствие которой у остальных солистов практически свело на нет усилия поэтов" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"Что-то было упоительно хорошо, что-то никуда не годилось, что-то было замечательно сыграно, что-то - с очевидными и досадными провалами. Громоздкая, красивая по замыслу пятичасовая конструкция смотрелась все же больше акцией (то провокационной, то сакральной, то гуманитарной), нежели сработанным произведением" (Юлия Бедерова, "Время МН").

"В лучшем положении оказались произведения, построенные на плакатных контрастах: минималисты выиграли у авангардистов просто потому, что сочинения последних было невозможно толком разобрать" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

Критики, побывавшие на двух исполнениях, сравнили их и отметили сдвиги к лучшему:

"Первое исполнение русских "Страстей" сопровождали неприятные накладки. Катастрофический лимит репетиций, по сути, превратил премьеру в "генералку". Публику разочаровывали робкие голоса, невнятные хоры и вылетавшие от перенапряжения пробки. К счастью, утреннее повторение было гораздо удачней" (Елена Черемных, "Коммерсантъ").

"Первое представление прошло со сбоями: исполнителям не хватило репетиционного времени, а электрооборудованию, которое вырубилось на третьем часу музыки, - выносливости. Второе было уже на порядок благополучнее, и, как представляется, есть смысл совершенствовать и дальше" (Кира Верникова, Мьюзик.ру).

Есть и обратное мнение, касающееся, впрочем, скорее мистической, нежели музыкальной стороны дела:

"Особенно интересным было первое выступление. Все шло по возрастающей, и где-то ближе к полуночи настало время саунд-номера Владимира Николаева с видео Андрея Сильвестрова "Обхохочешься" (Laughtrack). На экране, висевшем в алтарной части, зрители видели себя входящими в храм, а затем эта картина сменялась очень неприятным негативным изображением каких-то существ, сопровождавшимся бесовским смехом. Только-только публика стала погружаться в замешательство, как вдруг вышибло пробки и храм погрузился в полную темноту... Самое смешное однако в том, что организаторы планировали порчу электричества и потому тоже некоторое время не волновались. Но в дело вмешались некие третьи силы, и оно приняло самый серьезный оборот. Впрочем, завершилось все ко всеобщей радости. Страшный номер сняли из программы, второе выступление прошло гладко" (Василий Гусеницын, Вести.ру).

Отдельные рецензенты, заметив изъяны в исполнении многих номеров, посчитали возможным найти им оправдание:

"Однако странным образом это не разрушало целого. Более того, некоторая домодельность казалась естественной в мирском сакральном пространстве композиции, где старинный жанр словно прочитывался по слогам непослушными с непривычки губами" (Светлана Савенко, "Общая газета").

"Вполне естественно, что в таком сложносоставном действе не обошлось без накладок. Но на это меньше всего хотелось обращать внимание" (Вадим Журавлев, "Ведомости").

"Большинство номеров было сделано на хорошем профессиональном уровне - в этом немалая заслуга Татьяны Гринденко, музыкального руководителя проекта. Общая композиция была довольно рыхлой (что неудивительно, поскольку первая сводная репетиция состоялась всего за день до акции) и производила впечатление спонтанной импровизации. Однако именно от этого возникало ощущение живого, сиюминутного музыкального высказывания" (Майя Крылова, Ольга Романцова, "Независимая газета").

Елена Черемных ("Коммерсантъ-Власть") смотрит на вещи более практично:

"Еще несколько репетиций - и можно будет давать мировую премьеру".

Статусный прорыв и коллегиальная победа

"Жить после такого по-прежнему уже нельзя"

В заключение обзора процитирую критиков, попытавшихся сформулировать значение состоявшегося проекта:

"Создателями "Страстей" явно двигало желание преодолеть инерцию ситуации, в которой современное искусство считается а) тоскливо-занудным и б) иронично-постмодернистским, чурающимся трепета и пафоса. Есть еще в), в котором иногда сомнителен профессиональный, качественный уровень этого искусства. Соответственно, "Страсти" должны были быть а) если не веселыми, то завораживающими постоянной интригой, б) умно складывающими кирпичики-языки актуального искусства, но в итоге - возвышенными, по-настоящему духоподъемными (то есть реальное, живое содержание должно здесь абсолютно реально, живо переживаться). К тому же в) рискну предположить, что все должно было не казаться перформанс-лабораторией, а состояться в качестве стопроцентно сделанного произведения искусства.

Странная постройка в результате просто зафиксировала тот факт, что современное искусство а) то занудно-тоскливое, то с сумасшедшей интригой, б) то постмодернистски, то авангардистски ориентированное, иногда возвышенное, а иногда лишенное всякого живого смысла, и в) исполнено то могучего профессионализма, то любительской небрежности. Но по большей части оно приятно амбициозно и к тому же ищет настоящей целостности, искреннего чувства и духовного единения" (Юлия Бедерова, "Время МН").

Противоположного мнения придерживается Лада Аристархова ("Культура"):

"Очередной концептуалистский кунштюк с налетом шоу-мюзикла и элитарной тусовки превратился в гигантский претенциозный капустник, на котором весельем и не пахло. Парочка простых смертных, случайно затесавшаяся среди журналистов, представителей Гете-института, авторов и консерваторской профессуры, затосковала: "Лучше было пойти на концерт Пугачевой". Такого ли эффекта ожидали прародители концепции? Впрочем, Бах с ними! - "сметь свое суждение иметь" не заказано никому - а идея и впрямь была недурна".

Вадим Журавлев ("Ведомости") сдержанно констатирует:

"Весь цвет элитарного искусства, оказалось, имеет свое мнение и свой интерес к евангельскому сюжету и к баховской музыке".

В этом же аспекте развивает свою мысль Елена Семенова ("Известия"):

"Так под крылом Баха осуществлен проект, в котором актуальные искусства, то теснясь, то помогая друг другу, демонстрировали свою силу и слабости. Причем не ради посторонних важных и нужных целей, а только из любви к процессу. Новорожденные "Страсти" амбициозны, пестры, тяжеловесны, и все это им на пользу. Музыкальных "нетленок" цикл содержит мало, поэтических - больше, хотя тоже не подряд. Но вместе, в перенасыщенном калейдоскопе изысков и упрощений, пафоса и пародии, возникают интрига и диалог. За ними же проступает неожиданно внятная картина независимого современного творчества. К чествуемому немецкому гению эти "Страсти по Матфею Баха" относятся примерно так же, как приговский "Евгений Онегин Пушкина" к главному русскому поэту. И именно их собирательность более всего адекватна модели: в "Страстях по Матфею" - весь Бах, в Бахе - вся европейская музыка до него и после".

Ольга Романцова ("Вечерний клуб") указывает на просветительский характер проекта:

"Грандиозная акция, длившаяся пять часов, показала огромную подводную часть московского музыкального и артистического айсберга, досадно скрытого от глаз нелюбопытной публики".

Владимир Котыхов ("Московский комсомолец") не бережет градуса для будущих рецензий:

"По своей эффектности, новизне и оригинальности эти новые "Страсти" далеко задвинули всех, кто причисляет себя к авангардной и концептуальной элите".

Создатель сайта "Современная русская литература с Вячеславом Курицыным" указывает на переоценку ценностей, внесенную "Страстями" в сознание присутствовавших:

"Это, конечно, большая коллегиальная победа: настоящее и хорошее сделали те, кого тхлая (а как? тхлая, да) общественность ненавидит за трясунство и дрыгодушество. Это статусный прорыв: да, Баха в церкви делает Псой Короленко и "4.33", а не Спиваков-Ростропович, потому что именно Короленко и "4.33" - серьезная русская культура".

Юлия Бедерова ("Итоги") оценивает проект в контексте культуры XX века:

"Объявив общинность, целостность, единство, искреннее чувство, впечатляющий сюжет и религиозное переживание выразительным решением проблем современного искусства, проект скорее наметил область идеального, нежели реально преобразовал неуемное авторство в радужное блаженство анонимного творчества. Примечательно, что корни этих устремлений - не только в духовном искусстве, но еще и в культурных экспериментах первых лет советской власти. Как в общем строе, так и в радикальных практиках известных художественных объединений. Превращение одиноко самовыражающихся мастеров актуального искусства в мощный коллектив - вот тема, которую нащупали создатели "Страстей". Тема равно авангардистская и каноническая".

А Василий Гусеницын (Вести.ру) торжественно свидетельствует:

"Создатели коллективно уравновесились уникальным гением великого немца. Все почувствовали: жить после такого по-прежнему уже нельзя. Думали одно, делали другое, а получилось нечто уж совсем третье. Бах всех "построил". И потому "С нами Бах!"

Эпоха Кан-Аккермана - золотой век русского актуального искусства

"Обидно только, что сложный процесс объединения элитарной российской культуры приходится проводить на немецкие деньги"

Ну и, разумеется, критики добрым словом поминают славного человека, без которого ничего бы не произошло:

"Проект "С нами Бах!" стал прощальным жестом покидающего Москву директора Гете-института Михаэля Кан-Аккермана" (Кирилл Ильющенко, "Время новостей").

"Страсти по Матфею - 2000" - двойной оммаж: в равной степени Баху, которому 250 лет со дня смерти, и г-ну Михаэлю Кан-Аккерману, у которого на днях заканчивается срок службы в ранге директора московского Гете-института. Пропагандируя здесь немецкую культуру, эта организация за несколько лет умудрилась так много сделать для местного культурного населения, что эпоху славного, изящного и умного правления Кан-Аккермана уже прозвали золотым веком не какого-нибудь, а именно русского актуального искусства" (Юлия Бедерова, Полит.ру).

Впрочем, как раз по этому поводу Вадим Журавлев ("Ведомости") горько замечает:

"Обидно только, что сложный процесс объединения элитарной российской культуры пришлось проводить на немецкие деньги. В Европе существуют целые фестивали современного искусства, собирающие полные залы в столицах. У нас этот процесс по-прежнему имеет андеграундный душок и для широкой публики остается terra incognita".

Но Кира Верникова (Мьюзик.ру) призывает не отчаиваться и смотреть в будущее:

"Несмотря на приуроченность "Страстей" (в 2000-й - год 250-летия со дня смерти Баха), по всем признакам это не разовая дорогостоящая акция, а сильный художественный текст, имеющий право на проживание во времени".



Воспроизведение любых материалов ММВ возможно только по согласованию с редакцией. Если Вы ставите ссылку на ММВ из Internet или упоминаете наш узел в СМИ (WWW в том числе), пожалуйста, поставьте нас в известность.