Хава Альберштейн
Невозможно поверить, но это - так. Моя любимая
певица идет мне навстречу по Тель-Авивскойулице
Дизенгоф. Оказывается, она невысокого роста. Кто
бы мог подумать! У нее светлые, рассыпанные по
плечам волосы, и она в темных очках.
Мы незнакомы, поэтому я, едва завидев ее,
по-заговорщицки приподнимаю руку, и она,
улыбнувшись, приветственно машет мне в ответ.
Встреча назначена на 11.00, и она не опоздала ни на
минуту.
Мы входим в кафе, садимся друг против друга, и
еще прежде, чем официантка успевает к нам
подойти, я, глядя в глаза, спрятанные за плотными
темными очками, выпаливаю:
- Хава! Вы в нашей семье - любимая певица. Потому
что вы - настоящая. Все мои родственники
строго-настрого велели вам это передать. Мы учили
иврит по вашим песням. Восемь лет назад вышел
диск "Лондон", и почти все ваши тогдашние
песни я помню до сих пор.
И еще. Очень часто, когда я слышу ваши записи, у
меня комок подкатывает к горлу, хотя я совсем не
сентиментальна. Скажите, как это у вас
получается?
- Не знаю, - просто отвечает Хава. - Я работаю
интуитивно и только спустя годы начинаю
понимать, что я сделала.
...Признаюсь - на это интервью я шла со страхом.
Песни Хавы Альберштейн - одно из первых светлых
воспоминаний об Израиле. Они поразили меня;
услышав их, мне захотелось получше выучить язык,
чтобы понять их до конца - и в каждой
песне-балладе с ее точной интонацией передо мной
раскрывался целый мир.
Будь то забубенный "Лондон", который знают,
кажется, все - об одинокой девахе, которая уезжает
в английскую столицу не потому, что там ее кто-то
ждет - а потому, что "там приятней придаваться
отчаянью. И если суждено мне подохнуть как
собаке, пусть хоть по телевизору показывают
что-нибудь путное!"
Лишь с годами я узнала, что слова к песне
написал Ханох Левин, главный здешний драматург,
"главный" не только по одаренности, но еще в
том, что интересует его в первую очередь
человеческая душа.
Или другая песня - тихая, но от ее бессильного
отчаянья разрывается сердце. Это песня о поезде,
точнее, о больном ребенке, лежащем в
беспамятстве, и просящем поезд подождать, взять
его с собой: "Только что пришел - уже
уходишь", и о матери, сидящей у его постели, и
понимающей, что она теряет ребенка: "Только что
пришел - уже уходишь".
Эту песню Хава Альберштайн написала сама.
Так чего же я боялась?
Во-первых, о чем можно ее спрашивать, если все
самое главное она уже сказала в своих песнях?
- Спасибо, - с улыбкой говорит на это Хава. - Вы не
представляете себе, как мне важно это слышать.
Второе "спасибо" она услышала от меня:
- Спасибо вам за то, что вы умны. Мой главный
страх был - разочарование. Я боялась узнать, что
кроме таланта у вас ничего нет. Что, впрочем, тоже
немало.
- Что поделать, я человек очень серьезный, - не
переставая улыбаться, продолжает Альберштайн. -
Во всем ищу суть. Не могу тратить время на чепуху.
Искусство - моя жизнь, моя вера.
Ее речь течет легко, а язык прост и точен. Хаву
Альберштейн ни о чем не нужно спрашивать, разве
что для удовлетворения собственного
любопытства.
Порой я слышала ее песни по радио, видела
концерты по телевизору, и, хотя ее дисков как-то
не покупала, мне было приятно знать, что вот она
существует и поет свои песни.
Но сейчас я получила подарок - Хава Альберштейн
только что выпустила сборник, состоящий из
четырех дисков, включающих 60 песен за многие годы
творческой жизни.
Кажется, будто они написаны одним человеком, но
это не так:
- Просто я всегда участвовала в создании песен.
Я никогда не ждала, чтобы кто-то мне сказал: "Ты
будешь петь то-то и то-то". Нет, я если мне
нравилось стихотворение, у меня сразу возникало
желание им поделиться с другими людьми, и я несла
его к композитору, а если мне не нравилось то, что
он делает, я шла к другому.
Сама писать песни она решилась только 12 лет
назад.
- Я умею петь только о том, что я знаю, что видела
и слышала. И мой первый диск назывался
"Эмигранты".
Вдруг выясняется, что певица, для многих
являющаяся почти что символом Израиля, в Израиле
не родилась.
- Моя семья - из Польши, и родители бежали в
Россию. Все, кто там остались - погибли. Мой
старший брат родился в Казахстане, я - в Шецине,
уже после войны. Мы приехали в Израиль в 51-м - мне
было тогда 4 года.
На пластинке "Эмигранты" есть очень
дорогая мне песня - она вошла и в новый сборник, - продолжает
Альберштейн. - Называется она "Карты на
балконе". Четыре пары каждую пятницу
собираются вместе и играют в карты. Рассказывают
анекдоты, напевают песни - по-русски, по-польски,
на идише. Они еще не очень хорошо выучили иврит, и
местная жара их мучает. Они не говорят громких
слов, не лезут в политику, дети их давно ищут
счастья в Америке, но они - здесь. И тем самым
оберегают эту страну - так, как умеют. Я ничего не
придумала - это мои родители и их друзья, это - мое
детство.
Хаву Альберштейн порой называют
"политической певицей", хотя, на мой взгляд,
это неверно: певцы бывают только плохие и
хорошие.
- Наша жизнь очень политизирована, - замечает
она. - У нас не принято говорить собственно об
искусстве, и мне это мешает. Скажем, если говорят
о восточной музыке, то имеют в виду что-то вроде:
"Она понравится выходцам из стран Востока,
сегодня это важно". А стоит заговорить о песнях
на идиш, как непременно появится кто-то, кто с
возмущением напомнит: "А как же с песнями на
ладино?" Художественные достоинства песни или
книги никого, кажется, не волнуют. (Ладино - язык
испанских евреев - прим. авт.)
Оставив политику, она начинает рассказывать о
своем новом сборнике.
- Когда я готовила сборник, я увидела, что есть
несколько тем, которые меня интересовали всегда.
И в соответствии с ними я назвала диски.
Первый - "Арци, Арци" ("Моя страна"):
песни об Израиле. Одни - с пафосом, другие -
наивные, есть ироничные, есть злые, а порой я пою с
отчаяньем: "Страна, пожирающая своих
сыновей". О том, какими мы хотели стать, и что из
этого вышло.
Вторая тема - "Гаагуим" ("Грусть,
печаль" - трудно перевести на иврит одним
словом): все, что связано с семьей, с
воспоминаниями, с детством, это своего рода
ностальгия, но только без китча, без
сентиментальности, а с некоторой долей иронии, с
улыбкой. Ведь воспоминания для художника - это
сокровище: все искусство произрастает из
воспоминаний.
- У Ахматовой есть строчки:
"Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда"...
- Как здорово! - восклицает Альберштейн, и
продолжает:
Третий диск - "Ат херути" ("Ты моя
свобода") - песни о себе, о свободе, о желании
быть собой, и о страхе одиночества. Но есть там и
смешные песни "Ты моя свобода" - это песня
Жоржа Мустаки о человеке, который отказался ото
всего, чтобы быть свободным, и под конец
добровольно входит в тюрьму, имя которой -
"любовь!"
И там же есть моя песня "Ты чудо". Я взяла ее
из замечательной книги - "Радости и печали",
биографии Пабло Казальса, из письма, которое он
написал на склоне лет. Ему уже 90, он пережил две
мировые войны, Катастрофу, атомную бомбу, - и он
все равно не сдается и говорит о том, как нужно
воспитывать детей. Прочитав это письмо, я запела -
безо всякого инструмента. И очень рада, что в
нескольких школах текст этой песни повесили на
стену.
И, наконец, четвертый диск "Бигляль
ха-Лайла" ("Из-за ночи"), песни о любви.
Стопроцентная эстрадная
певица, Хава Альберштейн росла на классике: ее
отец - преподаватель музыки. В доме всегда
звучала музыка, но для нее с детства "вначале
было слово":
- Я очень люблю иврит, мне доставляет
удовольствие произносить слова на иврите. Для
меня язык - как музыка. Иврит в моем представлении
- очень открытый, очень прозрачный язык. И мне
важно выражаться ясно и точно. Но я пою и на идише,
и этот контраст мне интересен.
Как ни странно, формального музыкального
образования она не получила: в детстве отец
немного учил играть на аккордеоне, а когда ей
было 12, купил гитару, и "до сих пор она - моя
лучшая подруга".
В шестидесятые годы в Израиле появились Джоан
Баэз, Жорж Брассанс, Пит Сигер и другие
исполнители, оказавшие сильное влияние на стиль
Альберштейн.
- Как-то раз - мне было лет тринадцать - я одна
поехала в Хайфу (мы жили тогда в пригороде) на
концерт Пита Сигера. И я вижу, как на сцену
выходит человек, у него - четыре-пять гитар, а
больше ничего нет, и он начинает рассказыать
истории. У меня заколотилось сердце, я сказала
себе: "Это я хочу делать! Вот так, в одиночку,
рассказывать людям истории, петь им песни", - с
жаром говорит Хава. - Это был самый важный
момент в моей жизни.
Настоящей школой для нее стал армейский
ансамбль. Втроем или вчетвером они разъезжали по
стране, порой выступая по шесть раз в день перед
сотней солдат.
- Солдаты - самая безжалостная публика, им на все
плевать, но я ухитрялась их держать в кулаке -
маленькая, испуганная, воевала не на жизнь, а на
смерть, и даже пела им на идише, а ведь тогда это
было страшное дело - позор, галут! Но я
рассказывала им, о чем эти песни, и они слушали.
...Недолгое время она
"пыталась стать культурной - два года учила
идиш в Иерусалимском университете: папа хотел,
чтобы у него была дочка с высшим образованием",
но она не выдержала, хотела петь, и вернулась в
Тель-Авив, снова стала выступать "в клубах, в
киббуцах, повсюду, так и пою, тьфу-тьфу, до сих
пор".
- Правда ли, что петь - наслаждение?
- Да, это очень естественный процесс. Я даже
думаю, что человек петь начал раньше, чем
говорить. Вы знаете, что в Китае есть область, где
люди больше поют, чем говорят?
Случается, что перед концертом я - больная, а
после - совершенно здорова. То ли в правильной
вентиляции легких дело, то ли это своего рода
медитация, самогипноз - не знаю.
- Ваши песни предельно искренни. Вы не
сжигаете себя на сцене?
- Нет, с годами учишься не отдавать всего, что-то
оставлять для себя, на завтрашний день, на
послезавтрашний, на будущее. Я вообще считаю, что
главное в искусстве - сдержанность. Но, конечно,
после концерта я ощущаю себя опустошенной. Я не
из тех артистов, кто после концерта идет с
друзьями поболтать в баре.
- Как возникает у вас контакт с залом?
- Не знаю. Никаких трюков у меня нет, да и откуда
им быть? Я выхожу на сцену с гитарой, анекдотов не
рассказываю, балеринки у меня за спиной не
пляшут. Иногда получается хорошо, иногда - так
себе.
- Вы выступаете за границей?
- Да, в последнее время - очень много. Для меня
это возможность увидеть со стороны то, что я
делаю тут, в Израиле. И порой ты поражаешься силе,
которой обладает искусство. Недавно я была на
фестивале в Гонконге, я пересказывала
по-английски содержание песен, а когда пела - люди
плакали и смеялись. А после концерта приходили за
кулисы с дисками и просили на ивритском буклете
пометить, где
