| |
При
галстуке - я критик, в водолазке -
журналист.
Настоящий
француз, с европейской репутацией,
создатель Международной Ассоииаиии
музыкальных критиков, Антуан Ливио за
сравнительно короткое время наряду с
нашими столицами уже второй раз
посещает российскую провинцию в рамках
семинара по проблемам современной оперы.
И, пожалуй, среди своих западных коллег
он имел возможность составить самое
объемное представление об оперных делах
в России. А может быть, и завербовать
кого-нибудь из русских коллег в ряды
своей Ассоциации.
–
Трудно ли возглавлять объединение
критиков, когда известно, что отношения
между ними редко бывают дружескими?
–
Я первый думал, что это абсолютная
утопия. И был невероятно удивлен, когда
выдающиеся критики Шенберг, Тояма и
Гайтель сказали мне, что это
великолепная идея. В учредительной
сессии в Экс-ан-Провансе приняло участие
42 критика. Большую часть членов
Ассоциации, конечно, составляют
французы, но есть и итальянцы, бельгийцы,
голландцы, швейцарцы, немцы,
представители США, Японии и России.
Первый наш президент был бельгиец.
Второй – голландец. И я – третий
президент. Президент нашей Ассоциации –
это тот, кто делает все, так как особых
денег у нас нет. Бюджет составляют
только ежегодные членские взносы. К тому
же мы решили, что три категории
членов нашей Ассоциации не платят
членские взносы. Это молодежь и люди, чей
достаток невелик, и из стран, где
кризисная финансовая ситуация. Их
членским взносом считается статья для
ежемесячного выпуска –
четырехстраничное письмо Ассоциации.
Каждый месяц мы собираемся на обед в
каком-нибудь городе Европы, куда мы
приглашаем какого-нибудь человека, кто
играет серьезную роль в музыкальной
жизни. Такие встречи помогают найти
взаимопонимание между разными
поколениями критиков. И для меня
огромная радость, что все функционирует
именно на человеческом уровне. Поэтому
мы не слишком стремимся к увеличению
своей численности. Хотелось бы
сохранять внутри Ассоциации подобный
принцип взаимоотношений.
–
Определяется ли как-то общая
художественная позиция Ассоциации по
отношению к оперному театру?
–
О единстве взглядов говорить не
приходится. Есть только одно-единственное
правило: уважение чужого мнения. И надо
признать, что результатом таких
контактов между критиками в рамках
Ассоциации стало то, что критические
статьи теперь стали значительно менее
злыми.
–
Последнее время принято искать признаки
кризиса в оперном театре, а есть ли
подобные черты в его критике?
–
Я уверен в том, что оперное искусство не
может находиться в кризисе одновременно
во всех странах мира. Всегда есть место,
где данный вид искусства развивается
благополучнее. Когда-то оперные удачи, в
основном, случались в Германии. Потом
вдруг возникло цветение оперы в США.
Десять лет назад французы, как
сумасшедшие, мчались ради оперы в Лондон.
А теперь англичане, как ненормальные,
ездят с той же целью в Париж. И нельзя
сказать, что оперная критика находится в
кризисной стадии. Можно назвать
кризисным то положение, какое занимают
сейчас соответствующие критики на
страницах газет в некоторых странах. Во
Франции на газетных страницах очень
мало места для оперы. Гораздо больше
оперных критиков, чем газет, где они
могут быть востребованы. А в Голландии,
наоборот, у критиков бездна работы:
иногда для рецензий им предоставляются
даже целые газетные полосы. То же самое в
Америке. И одно из преимуществ нашей
Ассоциации в том, что можно утешаться,
видя, как в другой стране все происходит
совсем иначе, лелея надежду на будущее.
–
Сейчас довольно часто можно увидеть
оперного
критика, занятого в иных сферах оперного
бизнеса. Не связано ли это, на ваш взгляд,
с уменьшающимся его прямым воздействием
на оперную ситуацию в целом?
–
Во Франции, Англии и Швейцарии я не
вижу критиков, вышедших из своей
профессии. Из всех коллег, кого я знаю,
только один стал директором оперы. Очень
трудно быть одновременно критиком и
директором. Находясь в критической
ипостаси, обозреваешь все с точки зрения
абсолюта. А если становишься директором
театра в каком-нибудь N-ске,
то тогда у тебя плохой хор, плохой
оркестр, плохие солисты, ужасные дирижер
и режиссер, и тебе надо со всем этим как-то
управляться. И если сохранять
восприятие критика, то надо
застрелиться.
–
Могут ли стремиться к тождественности
музыкальная критика и музыкальная
журналистика?
–
Нет. Журналистика требует большого
любопытства к касаемому предмету,
вписанному в общественный контекст. А
критика – обостренной чувствительности
и знания истории оперы. И это,
естественно, совсем другое. Хотя я
журналист и критик в одном лице, но сам с
собой вполне нахожусь в согласии. Когда
ношу галстук, я – критик, а в
водолазке – я журналист.
–
Как вам кажется, опера сегодня
развивается детерминированно ила
хаотически?
–
Конечно, хаотически. И это большое
счастье. Думаю, поверхность оперного
театра вулканического свойства. Опера
требует излишков и избытка – это мир
истории. И ей надо отстаивать все свои
свободы. Потому что в один прекрасный
день происходит взрыв и рождается
шедевр.
–
Почему же оперный жанр с большой охотой
развивается, ища новые смыслы в уже
известных сочинениях, и на новые
произведения смотрит больше с
экзотической позиции?
–
В течение многих лет опера имела
обыкновение жить только новыми
произведениями. Но с изобретением
звукозаписи и средств коммуникации дух
человека стал очень ленивым. Для того
чтобы получить удовольствие от оперы,
теперь можно уже больше не смотреть в
партитуру, не играть ее самому, а просто
слушать. С этого момента люди стали
предпочитать слушать то, что они уже
знают. Для того, чтобы возвращаться к
тому наслаждению, к той радости, которые
они уже когда-то испытывали. Поэтому,
когда сегодня ставят новое сочинение,
нужно как-то разжечь любопытство
публики при помощи рекламы, каким-то
образом синтезировать у нее особый
интерес. В данной ситуации завлекают не
музыкой, а внушением того, что это некое
общественно значимое событие.
–
Какое место, по-вашему, мировая премьера
Новосибирска – «Молодой Давид»
Владимира Кобекина, которую вы видели, –
может занять в контакте новой мировой
оперы?
–
Крайне важно, чтобы новорожденная опера
была очень хорошо представлена публике,
которой она адресована. «Молодой Давид»,
которого мы видели в Новосибирске, для
своего города очень хорош. Но я не думаю,
что в таком виде, в каком он существует
сейчас, его можно было бы представить в
Париже. Само же по себе это произведение
имеет великолепные, потрясающие
качества, но для публики больших столиц
его надо показать в том виде, в каком
публика этих городов ожидает видеть
оперу на своих сценах.
–
Вы уже побывали и в Перми, и в
Новосибирске. Каким значком вы
обозначили бы Российскую провинцию на
оперной карте мира, или пока
справедливее сделать ви6, что для оперы
ее не существует?
–
Совсем не надо делать вид, что ничего нет.
Безусловно, есть какие-то очень важные
вещи. Для меня лично, например, о
пермском «Борисе Годунове» сохраняется
очень серьезное ощущение, хотя бы потому,
что на меня произвели очень сильное
впечатление общая концепция спектакля,
его декорационное решение, размещение
его в пространстве. Только не надо
никогда сравнивать несравнимые вещи.
Необязательно человек, способный
блестяще руководить Новосибирским
театром, будет столь же успешным
директором в Петербурге или Нью-Йорке.
Поэтому нельзя говорить, что что-то в
Новосибирске и Перми хуже, чем что-то в
Москве и Петербурге. То, что делается в
Новосибирске, делается для Новосибирска
и принадлежит ему. Зачем все переносить
в мировой контекст. Я знаю и спектакли
Метрополитен, которые стоили миллионы
долларов, но их в Париже абсолютно
невозможно было бы представить. Люди
просто лопнули бы от смеха. Это ведь во
многом еще проблема традиций, вкусов и
контекстов.
–
Скажите, на ваш взгляд, Москва или,
наверное, Петербург, в первую очередь,
хоть отдаленно напоминают собою облик
мировой оперной столицы?
– Трудно
говорить, глядя со стороны. В Болшом
театре я не видел премьер нынешнего
сезона, а только спектакль
двенадцатилетней давности «Золотой
петушок» и более чем двадцатилетний «Каменный
гость». Но «Золотой петушок», можно
сказать, имел неплохой внешний вид. Но в
целом трудно ведь сказать, что это
хорошо.
–
Но русский поэт как-то заметил, что
большое видится на расстоянии...
–
Да у поэта всегда есть основания
говорить правильные вещи. Может быть,
когда опере будут давать столько же
денег, сколько и армии, все и улучшится.
Не сегодня. Может быть, завтра, и даже
наверняка. Слишком много таланта
ощущается и в Петербурге, и в Москве, для
настоящего развития и улучшения
ситуации.
Беседовала
Мария Бабалова
©
1999, газета "Мариинский
театр"
|
