| |
Бумеранги
над водой.
С некоторых,
уже достаточно давних пор, солидную
конкуренцию кенгуру и обаятельным мишкам-коалам
в качестве знака «австралийской экзотики»
на рекламных клипах и плакатах различных
турфирм во всем мире составляет здание
Сиднейского Оперного театра. Точнее
говоря, силуэт Оперного театра стал
неотъемлемым, обязательным и неизбежным
символом не только Австралийской Оперы,
но и всей страны. Своеобразный абрис
этого здания, вошедший и в эмблему
нынешних Олимпийских Игр, многим
напоминает «паруса над заливом» – хотя
для меня, например, его контур всегда
больше ассоциировался с австралийским
бумерангом. Впрочем, не в этом дело.
Сегодня,
наверное, уже никто (как из бывавших в
Сиднее, так и никогда не видевших этот
город), не сможет представить себе, как
выглядел красивейший мыс Беннелонг,
расположенный рядом с центральным
морским вокзалом Сиднея, в
непосредственной близости от
знаменитого “Harbour Bridge” – моста через
гавань – в отсутствие Опера-Хауза. Мало
кто знает, что до момента торжественной
закладки камня в фундамент театра (точнее
говоря, памятной таблички), на этом мысе
были расположены лишь непритязательные и
некрасивые трамвайные кольцо и депо.
Церемония торжественной закладки
комплекса состоялась 2 марта 1959 года;
памятную табличку в фундамент заложил
один из самых верных поклонников и «пробивателей»
проекта, премьер-министр Кахилл, которому
так никогда и не довелось увидеть Оперный
Театр во всём его великолепии: через
шесть месяцев Кахилл скончался.
Однако, как до
момента закладки первого камня, так и
после, судьба театра прошла через
множество драм, скандалов, атак прессы и
других испытаний. Избегая лишних и уже
неинтересных на сегодня деталей,
попробуем проследить историю
знаменитого «Опера-Хауза» с самого
начала.
Вообще, не
вполне понятно, почему комплекс известен
всему миру именно в качестве «Оперного
театра» – ибо, с момента рождения самой
идеи, он проектировался в качестве
некоего мультисценичекого комплекса: то
есть, в сегодняшнем здании имеются два
драматических театра, концертный зал и
зал собственно оперного театра, не говоря
уже о ресторанах, магазинах и кафе. Причём
именно «оперный» зал был, во время
строительства, «девальвирован» – или,
может – «поражён в правах»… но об этом –
чуть ниже. Сейчас же – об истории
австралийской бюрократии, которая не раз
ставила саму идею постройки одного из
самых знаменитых театров в мире на грань
полного краха.
…В 1947 году
дирижёр-англичанин Юджин Гассенс, много и
плодотворно работавший в Америке,
подписал трёхгодичный контракт с
Сиднейским Симфоническим оркестром – и с
этого момента, собственно, «всё и
началось». Приехав из США, известными
своим размахом во всём без исключения, он
увидел, что в Сиднее есть только лишь один
зал для выступлений: сиднейский «таун-холл»,
вмещавший максимум 2500 слушателей. И
Гассенс немедленно начал кампанию за то,
чтобы не только оркестр, но и опера, и
балет, получили в Сиднее «свой дом». Его
настроения совпали с чувствами многих
представителей культуры Австралии, и –
выражаясь словами бывшего Президента
СССР – «процесс пошёл».
«Процесс
пошёл»… Но как! – «медленно и печально».
Только восемь (!) долгих лет ушло лишь на
то, чтобы «пробить идею». Однако, как бы то
ни было, в мае 1955 года кабинет министров
штата Новый Южный Уэльс, в конце концов,
дал «добро» на строительство комплекса
на «Беннелонг-Пойнт». “Главный идеолог”
проекта, дирижёр Гассенс, настаивал на
строительстве комплекса из трёх залов:
концертного, оперного, и драматического
театра. И требования в объявленном
конкурсе архитектурных проектов были
сформулированы именно таким образом.
Затем… Затем
начались «странные игры»; в движение
пришли все бюрократы и политики
Австралии, старавшиеся разыграть карту
будущего строительства в свою пользу;
закопошились и финансовые магнаты, и
лоббировавшие их депутаты… Буквально
перечислять все эти баталии сейчас было
бы не менее скучно, чем поминать все
подвиги и схватки гусинских-березовских
«с властью» лет эдак через пять. «Вдруг»
случился громкий скандал с дирижёром
Гассенсом – в его багаже были якобы
обнаружены какие-то «порноматериалы» (сюжет
известный, не правда ли?) – и в марте 1956
года он, уйдя в отставку с поста главного
дирижёра, оскорблённый, навсегда
возвращается в Англию. Таким образом,
Гассенс – специалист-музыкант,
объездивший весь мир и превосходно
знакомый со строением и акустикой
ведущих залов мира – оказался «выведенным
за скобки», а во главе жюри по оценке
конкурсных проектов осталось лишь четыре
человека. Председательствовал там
американский архитектор (финн по
происхождению) Эрро Сааринен. На конкурс
было принято 880 заявок из 45 стран. К финалу
остались лишь 230 участников – из тех, кто
успел вовремя прислать вступительные
взносы и правильно оформленные проекты.
Комиссии, как вы понимаете, приходилось
нелегко. Как гласит легенда, опоздавший к
началу очередного заседания Сааринен,
явивишись не только поздно, но ещё и
сильно навеселе, наугад выхватив из груды
уже отвергнутых проектов лист бумаги с
чудным зданием, увенчанным «парусами-куполами»,
закричал: «Господа! Вот ваш оперный театр»!..
Эскиз,
выполненный на куске плотной бумаги,
принадлежал 38-летнему датскому
архитектору Йорну Утцтону. В
архитектурном мире он не был новичком: с
1944 по 1956 год он, приняв участие в более чем
18 конкурсах, завоевал три третьих, четыре
вторых и семь первых (!) мест, хотя в
реальности из его проектов было
воплощено совсем немного. Он никогда не
бывал в Сиднее, и, поздно узнав о конкурсе,
едва успел вовремя подать заявку (прошедшей
под номером 218); она представляла собою
даже не законченный проект, но лишь
подборку эскизов. Однако выразительность
будущих куполов-«парусов-бумерангов»
произвела на комиссию такое огромное
впечатление, что Утцтон единогласно
получил Первую премию.
Таким образом,
формально конкурс был завершён – но
мытарства будущего оперного театра
только начинались… Весной 1957 года
многочисленные партийные совещания и
парламентские слушания никак не могли
прийти к согласию в вопросе о сооружении
нового комплекса. В те (теперь уже далёкие)
пятидесятые годы в Австралии
представлялось немыслимым отпустить
огромные средства из бюджета на
постройку здания, которое, как говорилось,
«вовсе не является насущной
необходимостью для абсолютного
большинства электората». И тогда
господин Кахилл, бывший в ту пору премьер-министром
штата Новый Южный Уэльс, предложил
организовать постоянную лотерею (четыре
розыгрыша в год), и именно за счёт неё
покрыть все расходы на строительство. Это
был блестящий политический ход –
противникам постройки оперного театра,
прикрывавшимся лозунгом «экономии
бюджета», теперь сказать было нечего.
Вскоре Йорн
Утцтон прибыл в Сидней с тем, чтобы
ознакомиться с ситуацией, как говорится,
на месте. Из-за бюрократических «подковёрных»
игр ему всё ещё никак не могли выплатить
конкурсную премию в размере 5 тыс.
австралийских фунтов (он получил её с
более, чем годовой задержкой), но,
несмотря на это, в марте 1958 года Утцтон
представил Исполнительному комитету так
называемую «Красную книгу» – полный
проект комплекса, лишь на печать которого
архитектору пришлось затратить 2600 фунтов
из своего кармана! И, под обаянием и
энергией датчанина, правительство штата
Новый Южный Уэльс «уступило»: проект
решили, как говорится, «претворить в
жизнь», а Йорну Утцтону было поручено
руководство стройкой и осуществление
архитектурного надзора.
И вот тут-то
всё и началось… Строительство,
разумеется, началось тоже, но вместе с ним
– и бесконечные спекуляции прессы и
правительства, бюрократические игры и
хищения… Первоначальная смета на
строительство – семь миллионов долларов
– оказалась очень заниженной. Требования
исходного «супер-модернистского»
проекта для Австралии того времени
оказались чересчур сложными для
воплощения: постоянно требовались
оборудования и технологии, материалы и
приспособления, которых тогда на
материке просто не было. Многое и многое
приходилось заказывать в Европе или США,
что – учитывая огромные расстояния –
сразу резко удорожало строительство.
Появлялись проблемы в отношениях с
властями, росло эмоциональное напряжение.
Всё было «не слава Богу», и даже один из
тиражей помянутой лотереи, доходы
которой по-прежнему покрывали финансовый
дефицит строительства, обернулся бедой,
взволновавшей всю страну: у человека,
получившего «джек-пот» (главный приз),
какие-то бандиты, требуя выкуп, похитили
девятилетнего сына – и позднее мальчика
нашли мёртвым.
…В 1965 году
строительство уже так безнадёжно отстало
от графика, что казалось – оно будет
длиться вечно. Начались насмешки в прессе,
а в правительстве уже настолько вскипели
страсти, что на выборах этого года весь
правящий кабинет вынужден был уйти в
отставку – и это из-за оперного театра!
Все австралийские строительные
технологи и подрядчики заняли крайне
враждебную позицию к архитектору Йорну
Утцтону – и, доведённый почти до полного
нервного истощения, устав от бесконечных
нападок прессы и коллег, 28 февраля 1966 года
он публично объявил о своей отставке и
покинул Австралию, чтобы, по его словам, «никогда
туда более не возвращаться».
Однако
главное было сделано, а завершением
фасадов и планировкой интерьеров
занимались уже австралийские
архитекторы: Питер Холл, Дэвид Литлмор и
Лайонел Тодд. И тут случилось другое
событие, из-за которого, как я уже говорил,
называть великолепный комплекс у моря «Оперным
театром» можно лишь по иронии судьбы.
Почему? – судите сами. Кроме средств от
лотереи, строительство также
финансировалось спонсорской поддержкой
– как различных общественных
организаций, так и политических партий.
Разгорелся очередной скандал: «политики»,
предполагая, что новый зал в «престижном»
здании может стать превосходным местом
для форумов и съездов, настаивали на том,
чтобы «самый большой» зал (то есть,
собственно оперный театр) стал огромным
концертно-конгрессным залом, а опера «переехала»
бы в зал поменьше. Истерию подхватила ещё
и общественная организация «Филармоническое
общество» – аргументируя в прессе, что
спонсоры Общества собрали денег на
строительство куда как больше, чем
Общество любителей оперы и сама
Австралийская Оперная компания.
Тридцатичетырёхлетний Питер Холл, в
отличие от уже «бывшего» главного
архитектора, решался на компромиссы «с
легкостью необыкновенной». Таким образом,
акустически сбалансированные оперный и
концертный залы как бы поменялись
местами. На деле же это значило, что
экипированное и механизированное по
последнему слову техники оборудование
сцены и оркестровой ямы в «опере» –
стоившее сотни тысяч долларов! – просто
грубо «выкорчевали» из здания и вывезли
на свалку (где оно и ржавеет, между прочим,
до сих пор)! А в «маленьком» зале вырезали
оркестровую яму, установили новое
оборудование и как-то приспособили сцену
к потребностям полноценных сценических
представлений. Так что нынешнему
интерьеру оперного театра в этом здании,
страдающему «акустическими дырами» и,
подобно «залу прощаний» в провинциальном
морге, выкрашенному в чудовищный чёрный
цвет, зритель обязан деятельности
австралийских политиков и архитекторов.
Кстати,
концертный зал так и остался в комплексе
нового театра лишь концертным залом:
политики там «не прижились». А самым
рентабельным «жильцом» здания остаётся
именно австралийская оперная компания –
но в нынешнем оперном зале слишком мало
мест, чтобы окупить представления…
Правда, есть какое-то родство между
австралийской бюрократией – и родной, «советской»?
Как бы то ни
было, строительство всё-таки было
закончено, и 20 октября 1973 года, при
участии королевы Елизаветы Второй,
прошло официальное открытие «Опера-Хауз».
Удивительно и примечательно для нас, что
первой оперой, данной на сцене
Сиднейского оперного театра, стала… «Война
и мир» Прокофьева.
Сумма затрат
на постройку знаменитого Сиднейского
театра, ставшего своеобразной «визитной
карточкой» Пятого Континента, составила
102 миллиона долларов. По сравнению с
первоначальной сметой это, несомненно,
очень дорого. Однако напомню, что ни
одного цента (я не противоречу себе,
просто за время строительства театра
Австралия перешла с «фунтов» на «доллары»),
ни одного цента на строительство не было
потрачено из государственного бюджета –
«гордость Австралии» выстроена за счёт
лотереи, а также частных и корпоративных
спонсоров. А вот новый сторожевой
ракетный корабль, к примеру, спущенный со
стапелей в 1997 году, обошёлся
австралийским налогоплательщикам в 250
миллионов долларов.
Однако
строительство театра – это ещё не всё.
Его необходимо содержать, и только на
поддержку здания в должном порядке
правительство австралийского штата
Новый Южный Уэльс тратит около десяти
миллионов долларов в год. А на
реставрацию комплекса в декабре 1997 года
было отпущено шестьдесят шесть миллионов
долларов. Впрочем, и финансы здесь –
далеко не главное. Полудетективная
история продолжается; ведь естественный
износ здания неизбежен, и рано или поздно
придёт пора более глобального его
ремонта – но даже чертежей комплекса ни у
кого в Австралии нет! Австралийские
архитекторы были заняты только на
фасадных и интерьерных работах, и не
представляют себе конструкции
суперсложного и вовсе нетрадиционного
сооружения. Обиженный же до самой глубины
души отношением австралийских
общественности и правительства, датчанин
Йорн Утцтон, говорят, то ли сжёг все
чертежи, то ли выбросил с борта самолёта.
И никогда в Австралию не вернётся.
…Тем не менее,
когда гуляешь по правому берегу «Сёркуляр
Ки» – или, иначе говоря, бухты главного
морского вокзала Сиднея – когда видишь
эти удивительные двухуровневые
набережные с обилием ресторанчиков,
магазинчиков и кафе, подземные паркинги и
эскалаторы, то понимаешь – Сиднейский
театр, эта национальная гордость и символ
Австралии, будет стоять вечно. И не веришь,
что когда-то, по капризу любого чиновника,
или из-за травли проекта в местных
газетах, этот красивейший комплекс мог
остаться лишь эффектным эскизом
волшебных куполов-силуэтов на бумаге…
Кирилл Веселаго
belcanto@inbox.ru
|
