Назад

Главная страница

 


Бумеранги над водой.

С некоторых, уже достаточно давних пор, солидную конкуренцию кенгуру и обаятельным мишкам-коалам в качестве знака «австралийской экзотики» на рекламных клипах и плакатах различных турфирм во всем мире составляет здание Сиднейского Оперного театра. Точнее говоря, силуэт Оперного театра стал неотъемлемым, обязательным и неизбежным символом не только Австралийской Оперы, но и всей страны. Своеобразный абрис этого здания, вошедший и в эмблему нынешних Олимпийских Игр, многим напоминает «паруса над заливом» – хотя для меня, например, его контур всегда больше ассоциировался с австралийским бумерангом. Впрочем, не в этом дело.

Сегодня, наверное, уже никто (как из бывавших в Сиднее, так и никогда не видевших этот город), не сможет представить себе, как выглядел красивейший мыс Беннелонг, расположенный рядом с центральным морским вокзалом Сиднея, в непосредственной близости от знаменитого “Harbour Bridge” – моста через гавань – в отсутствие Опера-Хауза. Мало кто знает, что до момента торжественной закладки камня в фундамент театра (точнее говоря, памятной таблички), на этом мысе были расположены лишь непритязательные и некрасивые трамвайные кольцо и депо. Церемония торжественной закладки комплекса состоялась 2 марта 1959 года; памятную табличку в фундамент заложил один из самых верных поклонников и «пробивателей» проекта, премьер-министр Кахилл, которому так никогда и не довелось увидеть Оперный Театр во всём его великолепии: через шесть месяцев Кахилл скончался.

Однако, как до момента закладки первого камня, так и после, судьба театра прошла через множество драм, скандалов, атак прессы и других испытаний. Избегая лишних и уже неинтересных на сегодня деталей, попробуем проследить историю знаменитого «Опера-Хауза» с самого начала.

Вообще, не вполне понятно, почему комплекс известен всему миру именно в качестве «Оперного театра» – ибо, с момента рождения самой идеи, он проектировался в качестве некоего мультисценичекого комплекса: то есть, в сегодняшнем здании имеются два драматических театра, концертный зал и зал собственно оперного театра, не говоря уже о ресторанах, магазинах и кафе. Причём именно «оперный» зал был, во время строительства, «девальвирован» – или, может – «поражён в правах»… но об этом – чуть ниже. Сейчас же – об истории австралийской бюрократии, которая не раз ставила саму идею постройки одного из самых знаменитых театров в мире на грань полного краха.

…В 1947 году дирижёр-англичанин Юджин Гассенс, много и плодотворно работавший в Америке, подписал трёхгодичный контракт с Сиднейским Симфоническим оркестром – и с этого момента, собственно, «всё и началось». Приехав из США, известными своим размахом во всём без исключения, он увидел, что в Сиднее есть только лишь один зал для выступлений: сиднейский «таун-холл», вмещавший максимум 2500 слушателей. И Гассенс немедленно начал кампанию за то, чтобы не только оркестр, но и опера, и балет, получили в Сиднее «свой дом». Его настроения совпали с чувствами многих представителей культуры Австралии, и – выражаясь словами бывшего Президента СССР – «процесс пошёл».

«Процесс пошёл»… Но как! – «медленно и печально». Только восемь (!) долгих лет ушло лишь на то, чтобы «пробить идею». Однако, как бы то ни было, в мае 1955 года кабинет министров штата Новый Южный Уэльс, в конце концов, дал «добро» на строительство комплекса на «Беннелонг-Пойнт». “Главный идеолог” проекта, дирижёр Гассенс, настаивал на строительстве комплекса из трёх залов: концертного, оперного, и драматического театра. И требования в объявленном конкурсе архитектурных проектов были сформулированы именно таким образом. 

Затем… Затем начались «странные игры»; в движение пришли все бюрократы и политики Австралии, старавшиеся разыграть карту будущего строительства в свою пользу; закопошились и финансовые магнаты, и лоббировавшие их депутаты… Буквально перечислять все эти баталии сейчас было бы не менее скучно, чем поминать все подвиги и схватки гусинских-березовских «с властью» лет эдак через пять. «Вдруг» случился громкий скандал с дирижёром Гассенсом – в его багаже были якобы обнаружены какие-то «порноматериалы» (сюжет известный, не правда ли?) – и в марте 1956 года он, уйдя в отставку с поста главного дирижёра, оскорблённый, навсегда возвращается в Англию. Таким образом, Гассенс – специалист-музыкант, объездивший весь мир и превосходно знакомый со строением и акустикой ведущих залов мира – оказался «выведенным за скобки», а во главе жюри по оценке конкурсных проектов осталось лишь четыре человека. Председательствовал там американский архитектор (финн по происхождению) Эрро Сааринен. На конкурс было принято 880 заявок из 45 стран. К финалу остались лишь 230 участников – из тех, кто успел вовремя прислать вступительные взносы и правильно оформленные проекты. Комиссии, как вы понимаете, приходилось нелегко. Как гласит легенда, опоздавший к началу очередного заседания Сааринен, явивишись не только поздно, но ещё и сильно навеселе, наугад выхватив из груды уже отвергнутых проектов лист бумаги с чудным зданием, увенчанным «парусами-куполами», закричал: «Господа! Вот ваш оперный театр»!..

Эскиз, выполненный на куске плотной бумаги, принадлежал 38-летнему датскому архитектору Йорну Утцтону. В архитектурном мире он не был новичком: с 1944 по 1956 год он, приняв участие в более чем 18 конкурсах, завоевал три третьих, четыре вторых и семь первых (!) мест, хотя в реальности из его проектов было воплощено совсем немного. Он никогда не бывал в Сиднее, и, поздно узнав о конкурсе, едва успел вовремя подать заявку (прошедшей под номером 218); она представляла собою даже не законченный проект, но лишь подборку эскизов. Однако выразительность будущих куполов-«парусов-бумерангов» произвела на комиссию такое огромное впечатление, что Утцтон единогласно получил Первую премию.

Таким образом, формально конкурс был завершён – но мытарства будущего оперного театра только начинались… Весной 1957 года многочисленные партийные совещания и парламентские слушания никак не могли прийти к согласию в вопросе о сооружении нового комплекса. В те (теперь уже далёкие) пятидесятые годы в Австралии представлялось немыслимым отпустить огромные средства из бюджета на постройку здания, которое, как говорилось, «вовсе не является насущной необходимостью для абсолютного большинства электората». И тогда господин Кахилл, бывший в ту пору премьер-министром штата Новый Южный Уэльс, предложил организовать постоянную лотерею (четыре розыгрыша в год), и именно за счёт неё покрыть все расходы на строительство. Это был блестящий политический ход – противникам постройки оперного театра, прикрывавшимся лозунгом «экономии бюджета», теперь сказать было нечего. 

Вскоре Йорн Утцтон прибыл в Сидней с тем, чтобы ознакомиться с ситуацией, как говорится, на месте. Из-за бюрократических «подковёрных» игр ему всё ещё никак не могли выплатить конкурсную премию в размере 5 тыс. австралийских фунтов (он получил её с более, чем годовой задержкой), но, несмотря на это, в марте 1958 года Утцтон представил Исполнительному комитету так называемую «Красную книгу» – полный проект комплекса, лишь на печать которого архитектору пришлось затратить 2600 фунтов из своего кармана! И, под обаянием и энергией датчанина, правительство штата Новый Южный Уэльс «уступило»: проект решили, как говорится, «претворить в жизнь», а Йорну Утцтону было поручено руководство стройкой и осуществление архитектурного надзора.

И вот тут-то всё и началось… Строительство, разумеется, началось тоже, но вместе с ним – и бесконечные спекуляции прессы и правительства, бюрократические игры и хищения… Первоначальная смета на строительство – семь миллионов долларов – оказалась очень заниженной. Требования исходного «супер-модернистского» проекта для Австралии того времени оказались чересчур сложными для воплощения: постоянно требовались оборудования и технологии, материалы и приспособления, которых тогда на материке просто не было. Многое и многое приходилось заказывать в Европе или США, что – учитывая огромные расстояния – сразу резко удорожало строительство. Появлялись проблемы в отношениях с властями, росло эмоциональное напряжение. Всё было «не слава Богу», и даже один из тиражей помянутой лотереи, доходы которой по-прежнему покрывали финансовый дефицит строительства, обернулся бедой, взволновавшей всю страну: у человека, получившего «джек-пот» (главный приз), какие-то бандиты, требуя выкуп, похитили девятилетнего сына – и позднее мальчика нашли мёртвым.

…В 1965 году строительство уже так безнадёжно отстало от графика, что казалось – оно будет длиться вечно. Начались насмешки в прессе, а в правительстве уже настолько вскипели страсти, что на выборах этого года весь правящий кабинет вынужден был уйти в отставку – и это из-за оперного театра! Все австралийские строительные технологи и подрядчики заняли крайне враждебную позицию к архитектору Йорну Утцтону – и, доведённый почти до полного нервного истощения, устав от бесконечных нападок прессы и коллег, 28 февраля 1966 года он публично объявил о своей отставке и покинул Австралию, чтобы, по его словам, «никогда туда более не возвращаться». 

Однако главное было сделано, а завершением фасадов и планировкой интерьеров занимались уже австралийские архитекторы: Питер Холл, Дэвид Литлмор и Лайонел Тодд. И тут случилось другое событие, из-за которого, как я уже говорил, называть великолепный комплекс у моря «Оперным театром» можно лишь по иронии судьбы. Почему? – судите сами. Кроме средств от лотереи, строительство также финансировалось спонсорской поддержкой – как различных общественных организаций, так и политических партий. Разгорелся очередной скандал: «политики», предполагая, что новый зал в «престижном» здании может стать превосходным местом для форумов и съездов, настаивали на том, чтобы «самый большой» зал (то есть, собственно оперный театр) стал огромным концертно-конгрессным залом, а опера «переехала» бы в зал поменьше. Истерию подхватила ещё и общественная организация «Филармоническое общество» – аргументируя в прессе, что спонсоры Общества собрали денег на строительство куда как больше, чем Общество любителей оперы и сама Австралийская Оперная компания. Тридцатичетырёхлетний Питер Холл, в отличие от уже «бывшего» главного архитектора, решался на компромиссы «с легкостью необыкновенной». Таким образом, акустически сбалансированные оперный и концертный залы как бы поменялись местами. На деле же это значило, что экипированное и механизированное по последнему слову техники оборудование сцены и оркестровой ямы в «опере» – стоившее сотни тысяч долларов! – просто грубо «выкорчевали» из здания и вывезли на свалку (где оно и ржавеет, между прочим, до сих пор)! А в «маленьком» зале вырезали оркестровую яму, установили новое оборудование и как-то приспособили сцену к потребностям полноценных сценических представлений. Так что нынешнему интерьеру оперного театра в этом здании, страдающему «акустическими дырами» и, подобно «залу прощаний» в провинциальном морге, выкрашенному в чудовищный чёрный цвет, зритель обязан деятельности австралийских политиков и архитекторов. 

Кстати, концертный зал так и остался в комплексе нового театра лишь концертным залом: политики там «не прижились». А самым рентабельным «жильцом» здания остаётся именно австралийская оперная компания – но в нынешнем оперном зале слишком мало мест, чтобы окупить представления… Правда, есть какое-то родство между австралийской бюрократией – и родной, «советской»?

Как бы то ни было, строительство всё-таки было закончено, и 20 октября 1973 года, при участии королевы Елизаветы Второй, прошло официальное открытие «Опера-Хауз». Удивительно и примечательно для нас, что первой оперой, данной на сцене Сиднейского оперного театра, стала… «Война и мир» Прокофьева.

Сумма затрат на постройку знаменитого Сиднейского театра, ставшего своеобразной «визитной карточкой» Пятого Континента, составила 102 миллиона долларов. По сравнению с первоначальной сметой это, несомненно, очень дорого. Однако напомню, что ни одного цента (я не противоречу себе, просто за время строительства театра Австралия перешла с «фунтов» на «доллары»), ни одного цента на строительство не было потрачено из государственного бюджета – «гордость Австралии» выстроена за счёт лотереи, а также частных и корпоративных спонсоров. А вот новый сторожевой ракетный корабль, к примеру, спущенный со стапелей в 1997 году, обошёлся австралийским налогоплательщикам в 250 миллионов долларов. 

Однако строительство театра – это ещё не всё. Его необходимо содержать, и только на поддержку здания в должном порядке правительство австралийского штата Новый Южный Уэльс тратит около десяти миллионов долларов в год. А на реставрацию комплекса в декабре 1997 года было отпущено шестьдесят шесть миллионов долларов. Впрочем, и финансы здесь – далеко не главное. Полудетективная история продолжается; ведь естественный износ здания неизбежен, и рано или поздно придёт пора более глобального его ремонта – но даже чертежей комплекса ни у кого в Австралии нет! Австралийские архитекторы были заняты только на фасадных и интерьерных работах, и не представляют себе конструкции суперсложного и вовсе нетрадиционного сооружения. Обиженный же до самой глубины души отношением австралийских общественности и правительства, датчанин Йорн Утцтон, говорят, то ли сжёг все чертежи, то ли выбросил с борта самолёта. И никогда в Австралию не вернётся.

…Тем не менее, когда гуляешь по правому берегу «Сёркуляр Ки» – или, иначе говоря, бухты главного морского вокзала Сиднея – когда видишь эти удивительные двухуровневые набережные с обилием ресторанчиков, магазинчиков и кафе, подземные паркинги и эскалаторы, то понимаешь – Сиднейский театр, эта национальная гордость и символ Австралии, будет стоять вечно. И не веришь, что когда-то, по капризу любого чиновника, или из-за травли проекта в местных газетах, этот красивейший комплекс мог остаться лишь эффектным эскизом волшебных куполов-силуэтов на бумаге…

Кирилл Веселаго
belcanto@inbox.ru
  

 


Воспроизведение любых материалов ММВ возможно только по согласованию с редакцией. Если Вы ставите ссылку на ММВ из Internet или упоминаете наш узел в СМИ (WWW в том числе), пожалуйста, поставьте нас в известность.